Мне 14 уже два года

Тут я рассказала Сане про то, что мы хотим делать. Поначалу говорила очень осторожно. Я все боялась, что она сейчас меня обматерит, скажет, что мы с девчонками с жиру бесимся и лучше бы радовались тому, что здоровы, и держались подальше от таких, как она. Что ж… Ладно. Всё равно буду рисовать — нужно мне ее одобрение!

Но Сана идею приняла и даже как-то помягчала.

— Ты на меня не злись за эти бабки, — попросила она через какое-то время. Там дело такое… Потом расскажу. Если коротко: Нурик — это брат Беки. А Бека — мой парень был…

— Почему «был»? Поссорились, что ли?

— Его больше нет. Уже четыре месяца.

Сана задрала рукав толстовки:

— Видишь?

На худой руке виднелись несколько длинных свежих шрамов.

— Я и сама жить не хотела — откачали. Медики же… Хотя бо-ольшой вопрос — насколько меня хватит. Может, скоро с Бекой встретимся… Как говорится — тяжело в лечении — легко в раю.

Не зная, что ей отвечать, я решила сменить тему:

— Извини, конечно, но что-то ты на Оксану не сильно похожа… Или у тебя корейцы в роду?

— Да и ты на Доремиру мало смахиваешь…

— Ты запомнила, как меня зовут?

— Редкое имя.

— Ну, правда, кто ты по нации?

— Знаешь, сколько у меня кровей? До болезни не меньше восьми было. И польская, и еврейская, и грузинская… Вот только что корейцев нет! По матери один прадед — калмык, другой — еврей, режиссер с «Ленфильма» — в войну сюда эвакуировали их, так и остался в Казахстане. А после переливаний вообще интернационал стал! Ничего так, неплохо себя чувствую. Я — гражданин мира!

— Может, гражданка?

— Блин, «гражданка»… Вот как противно… Ненавижу!

— Что ненавидишь?

— Да что я баба!

— Так почему тебя Оксаной-то назвали?

— Да чтоб ни вашим, ни нашим! Предки спорили-спорили. Даже подрались по пьяной лавочке. А потом мать пошла в загс и назло отцу назвала меня Оксаной — в честь одной соседки, которую он ненавидел.

— Что, честно?

— Ага… три раза! Лапшу стряхни! Нельзя такой доверчивой быть. Нет, конечно! Вообще-то я их не знаю — ни мать, ни отца. В тот год, когда я родилась, наркоту левую продавали. Мать меня грудью не кормила — молоко пропало. Ей всего семнадцать было. А отцу — тридцать три. Она его очень любила. Очень! Кололись оба. Оба и вкололи не то… сразу. Мне потом один человек говорил — от этого сразу уходят, мотор отключается — и все. Родителей нашли, потому что я сильно орала — есть хотела. Мне на днях должен был год исполниться. Так что больничка, потом детдом — в виде подарка на днюху, да… Потом вот дедушка с зоны вернулся. Он у меня художник. Но тоже не знает, почему меня так назвали.

— Так твой дед — художник?!! И ты молчала?

— Говорю.

— А можно с ним познакомиться?

— А нужно?

Помолчав немного, Сана пояснила:

— Запойный он. Сидит на Кок-Тюбе, картинки всякие, сувениры впаривает иностранцам. Приходит иногда. Когда пьяный, я сразу чую и не выхожу.

Я все же решилась спросить, что значила вся эта история с деньгами, Нуриком и почему Сана передала мне свой номер.

Глава 16. История Саны

— Номер? — переспросила Сана. И что там было написано?

— Твой телефон. А еще подпись — ok’Сана. Нурик сказал позвонить.

— А ты чего?

— Я… Ну, я потеряла нечаянно.

— Ни фига себе, Нурик дает! Слушай, у меня единицы все вышли. Дай мобилу, я ему коротенько, а? Сказал тебе «позвонить», да? Вот приколист…

Ничего не понимая, я отдала сотку. Сана, дорвавшись до телефона, долго куда-то названивала, но ей не отвечали.

— Абонент сендрулля![11] Куда он делся, вообще? Ну-ка, подожди…

И Сана снова начала набирать номер.

— Кайратик? Привет, как дела? Нурика ищу… Что!?? Ой, перезвони мне, а? Сюда, да, перезвони… Блин! Нет, ну что за …

— Что-то случилось?

— Ну, давай уже, перезванивай! Сана трясла мой бедный телефон, будто от этого в нем могли сконденсироваться новые единицы взамен кончившихся. Но звонка так и не было.

Сана сползла вниз по стенке, села на корточки, сжалась в комочек, уткнув лицо в худющие коленки.

— Сана, Сана, ты чего? — я осторожно гладила ее по плечу. Даже встряхнуть боялась — такая она  была худая и на вид хрупкая.

— Курить у тебя, конечно, нет?..

— Нет. Ты что, куришь? А… тебе разве можно?

— Сейчас надо.

— Что-то плохое случилось?

— Нурика забрали.

— Куда?

— Под следствие.

— За что?!!

— Дура, что ли?

— Ах, ну да…, — спохватилась я.

— Блин, и Кайра не перезванивает… Слушай, ты сходи, купи карточку билайновскую, тут на входе, а?

— Да у меня денег почти нет.

— Ох, детский сад — штаны на лямках.

Я так волновалась, что забыла и про татешку — ведь можно же у нее спросить! В эти секунды я чувствовала себя такой же одинокой и всеми покинутой, как и моя новая знакомая. Или, все-таки — подруга?

— Ты пока не уходи — он сейчас обязательно перезвонит, — попросила она. Давай подождем, ладно?

Я устроилась на корточках рядом. Молчим. Подпирать таким образом стену очень неудобно. Оксану это мало трогает — один за другим, по-обезьяньи, обкусывает ногти на своих длинных пальцах. До меня ей, кажется, и дела нет.

Потом я спросила:

— Так, выходит, это не ты мне записку написала?

— Выходит.

— А кто тогда?

— Догадайся с трех раз…