MMMCDXLVIII год

— Когда вы показали мне его, то взор его искал уже вашего? Какие глаза! он ими сожжет хоть кого! Я не удивляюсь, что вы узнали его в толпе.

— Довольно его видеть только один раз, чтоб узнать повсюду. Величественная его наружность заметна между миллионами. И не я одна, все стоявшие около него не долго всматривались в знакомые каждому черты Властителя; все узнали его; но он, кажется, этого не желал.

— Конечно, за чем бы ему и скрываться от народа… Впрочем… это могло быть с намерением.

— Какие слова! нужно ли Властителю подражать в изъяснении чувств своих простолюдинам? Это просто случай.

— Я не согласна с вами: Любовь у всех с одинакими причудами; таинственность в скрытность увеличивают наслаждение… Но, вы говорили, что он вам очень много сказал?… Что-ж он сказал вам?

— После узнаешь; теперь лучше посоветуй мне: говорить ли об этой встрече батюшке?

— Не думаю. Не худо подождать немного. Это разрушит очарование; при том же, от радости, что давние желания его исполняются, он все испортит какими-нибудь намеками, что знаешь привязанность к вам знакомого незнакомца.

— Когда голубь летит в силок, то подгонят его не нужно, чтоб не спугнуть. Между тем, не мешает вам основательнее увериться в чувствах Иоанна? Слова и пламенные взгляды не есть еще доказательства истинной любви. Иоанн молод, он может забываться.

— Ты судишь о Властителе, как о человеке обыкновенном! — произнесла Клавдиана с сердцем.

— О нет, я хотела сказать только, что он Властитель, воля его, а отчет одному Богу.

— А своей совести?

— Да, конечно, и совести; но за лесть женщинам совесть никого еще не мучила.

— Слыхала ли ты общий голос, — сказала гордо Клавдиана, — что Властитель верен своему слову, как свет солнцу?… Общее мнение для меня порука.

— Верю, верю и ему и вам, Клавдиана, но скажите мне….

— Прошу тебя оставить теперь свое любопытство. После узнаешь все.

Они вошли на крыльцо и скрылись в пространных и богатых комнатах дома.

* * *

Отец Клавдианы, бывший первым Верховным совещателем, человек исполненный лени и придворного ума, занимал действительную должность при отце Иоанна. Тогда влияние его на управление было явно и заметно не только для тех, которые при дворах вымеряют рост, шаги, совесть и силу каждого сановника; но даже и для людей простодушных и недальновидных. Тогда неограниченная доверенность вполне удовлетворяла честолюбию вельможи; он не имел случая испытать зависти.

Но вступление Иоанна на царство, было для старого вельможи началом пасмурных дней. Иоанн знал, что лучший Царь есть тот, который умеет окружить себя лучшими из людей; и потому, первый верховный совещатель Сбигор Свид скоро сдал свое первенство другому.

Иоанн взял бразды правления в собственные руки, и колесница народа покатилась по гладкому пути истинного народного блага. Он имел свою волю, свой разум, свои чувства, свои обо всем ясные понятия, свое великодушие; он не хотел смотреть только на то, что ему показывали, и слышать только то, что льстило слуху, заглушало голос истинной любви, страдания и теплой молитвы.

Он знал, что Царь есть солнце, и ни один из окружающих спутников не заменит его своим холодным светом.

Он хотел, чтоб дети ласкались к отцу, а не льстили ему.

Отставленный Вельможа, зная, что ни происки, ни слова, раздражающие самолюбие Властителей, не в силах уже возвратит ему прежней власти: и прежних почестей, должен бы был совершенно потерять надежду на придворное благо, мог бы добровольно удалиться от двора, и в уединении думать не об удовлетворении честолюбия, а о спокойствии семейном, как о лучшей цели отца и старца; но у него была пятнадцатилетняя дочь, которой развивающаяся красота была уже предметом общего удивления. На ней и предположил он основать новый колосс своего честолюбия. Обычай избирать Царицу в царстве, а не вне оного, давал ему все надежды.

* * *

Иоанн, положив всему пределы, и оградив царство свое священными условиями с народами соседственными, занялся внутренним устройством. Первою его мыслию была необходимость видеть все собственными глазами, ознакомиться с нравами, обычаями и способами ему подвластных.

От ледников северного полюса до берегов Ливии, где древняя Атлантида приняла на лоно свое изнеженных потомков Чингиса и Тимура; от Арарата до Адриатического моря, он проехал внимательно, и совещался с опытностью каждой страны, что необходимо знать, что прилично, что составляет её богатство, промысл и благо народное.

Но время сего путешествия Иоанн посетил и соседние царства.

Время отсутствия Иоанна, казалось для Сбигора-Свида Сатурновым веком; но дочь его еще расцветала.

Если сердце художника обливается радостию, когда все смотрят с восторгом на оживленный его искусством мрамор; какое же чувство должен испытывать отец, виновник жизни существа, которому готово все поклоняться? Но, часто, тот и другой видят в создании своем не одну только славу свою, но и вещь продажную, которую можно поменять на золото и почести.