"Млечный Путь, Xxi век", No 3 (40), 2022

Я ничего не хотел от штурмана. От Бога он, или нет, мое дело - сторона. Ясно выставлялось, в особь через пустой стакан, Старатель завелся, и теперь не угомонится, пока не выложится по полной. Он и выкладывался, ритмично постукивая кулаком по столу, будто гвозди вбивал в глухо звучащие бревна.

- Будем знакомы, паря! Ленинградское арктическое училище - "любить и никаких гвоздей, вот лозунг мой и солнца!" Последний предвоенный выпуск! Практика в Заполярье. Распределение в Ригу. На "Эвероланду". Для укрепления, позвольте доложить по форме, латвийского торгового флота. А чего его укреплять? В морской республике флот всегда в наличии. Моряков - да! - не доставало катастрофически. Кого посадили, кто в бегах, кто в загранпортах схоронился, и ни в какую назад. Суда у причалов, в доку, а экипажей - херушки вам, братья славяне! Ищи-свищи-вертайся, не солоно хлебавши! Это потом, после войны, каюк материальной части - на нулях стояли. К сорок шестому - не вру! - весь латышский загранфлот состоял из шести допотопных сухогрузов. И каждый - морская легенда. Дай Бог, памяти... "Эвероланда". "Бирута". "Турайда". "Даугава". "Гауя". "Илга".

- Пятерка!

- Подожди, "Латвийский моряк"! Тебе - чо? - собственная история не по разумению башки?

- Почему же? И мы - умы: "Эвероланду" тогда и переименовали... в сорок шестом...

- Ну да! Хвалю за службу, салаги Рижского залива! А теперь держитесь, уважаемые, за животики! Вытаскиваю подробности из шлямпенции мага и фокусника! Штурмана дальнего плавания Александра Вовси! Слушай, "мастер", будет интересно. - Старатель опрокинул еще один стопарь, для красноречия, должно быть, и приступил к своему забавному рассказу, ныне вряд ли кому-то известному. - Стояли мы тогда, в сентябре-ветровее, на рейде Бергена... У берегов Норвегии... Нам предстояло влиться в караван судов, буксирующих огромный плавдок в Арктику. Ожидаем их прибытия, и вдруг - на тебе! - наш "маркони" Лешка Седов принимает депешу из пароходства. Мамочки-любы! - правительственное решение: "Эвероланде" где-то на самом их ЦеКашном верху выдана новая ксива. "Янис Райнис". Знаешь, в чью честь?

- А то! Райнис... Аспазия... Сам когда-то, в литобъединении "Молодежки", у Виктора Андреева, переводил их стихи.

- Во-во! Ты переводил. А нам вы-во-дить!.. большими буквами!.. выводить его имя, нашего, стало быть, классика. С двух бортов. Не выведешь - идеологическое прегрешение, и косись на визу, как бы не отобрали. На наше "художническое" счастье, в экипаже был отличный парень, мастер на все руки. Сережа Семенов. Он и "рацухи" изобретал, и картины писал - марины, под стать Айвазовскому. Вызываю я его по судовой трансляции: "Матросу Семенову срочно явиться к капитану Томсону!" Он и является. Маленький, худенький, однако - по сложившимся не в нашу пользу обстоятельствам - спаситель команды. Эрих Янович ему и говорит - так, мол, и так... в кратчайшие сроки, значит... как лучшее свое полотно, значит... напиши наши новые позывные. И что? Спустили подвеску. С левого борта. Примостился на ней Семенов, и давай!.. Пишет-старается, красоту наводит. И... А вот тут-то и пришла пора держаться за животики, уважаемые салаги Рижского залива. Только он расписался "Райнисом" по левому борту, как с мостика раздалось: "С якоря сниматься!" К нам подошел арктический караван, и надо было уходить с ним в рейс. Надо, значит, надо. Кто спорит? Вираем^{2} якорь, врубаем машину, "полный вперед!" И пошли... Правда, проскваживало нас зловещим юморком в этом плавании. По левому борту мы - "Янис Райнис", по правому "Эвероланда". Двусмысленность какая-то плавучая! Ничего подобного в истории флота не было. Могли и посадить. Но ничего, обошлось. Теперь приятно вспомнить, этому историческому казусу я курс прокладывал, вел его к арктическим льдам. Штурман! А штурман, как сказано, сын астрономии. А астрономия - мать всех земных и небесных наук. Я тебе по звездам и здесь, в тайге, курс проложу - хучь на золотые прииски, в Бодайбо, хучь на Ленское приволье.

Увлекся Старатель. Повлажнел взглядом, просматривая в коптящем свете ночников дымы над судовой трубой, а под ними контуры трудяги-парохода, частично разобранного ныне на музейные реликвии.

- Списали и твою "Эвероланду", - выдал я ему "похоронку".

- "Райниса" на гвозди? - поскучнел он лицом.

- Море - не литература. На море "нетленок" не сыщешь.

- По Гамбургскому счету выходит, я их всех пережил. И "Капеллу". И "Эвероланду".

- Шестьдесят стукнуло старушке, вот и баюшки-баю... Пенсионный возраст!

- Ну да, по родословной - 1908 года рождения...

9. Золотая жила Сибири

Живая история... Сидит она напротив меня, за столом, в меховой телогрейке. Сидит, слегка покачиваясь. Пьяная, понятно и собутыльнику, но, несомненно, живая. История! Опрокидывает граммульку и, запалясь, доказывает, смертью и жизнью, войной и миром, уже стократно доказанное.

- Штурман я, не придурок пристеночный - из каботажников! Я тебе курс между мин проложу! Не то что здесь... Здесь, по звездам... Да хучь в Киренск, хучь на Ленские прииски.

- Ленские охраняются.