День, когда меня привели в приют, ставший впоследствии на несколько лет моим домом, я помню хорошо, но кто меня привел? Сколько ни пытаюсь, вспомнить не могу. Вообще, память подкидывает мне иногда довольно яркие картинки, но все они как-то слабо связаны между собой. Воспоминания ли это?
Я поднялась на второй этаж. Вот библиотека.
В памяти опять всплыла яркая картинка-воспоминание. Моя ли это память сохранила, или это из чужой жизни и судьбы? Попробую описать этот полусон:
Однажды на Рождество, мне было лет двенадцать, я пробралась сюда ранним утром, когда все собирались в церковь. Я взяла с полки одну из книг, открыла ее посредине и стала читать. Как не похожа была жизнь героев романа на мой скромный жизненный опыт! Как эта придуманная история отличалась от всего, к чему я привыкла! Но мне удалось ухватить лишь крошечный кусочек представлений о мире, к которому я не только не принадлежала, но и не надеялась когда-нибудь принадлежать.
Я знаю, что потом пришли мечты, фантазии, за ними жгучее желание вырваться из колеи своей судьбы.
Всего в своей короткой жизни я добилась сама. Я всегда знала, что могу надеяться только на свои силы, свои знания, свой интеллект. Но мечты рождались в ответ на сновидения. Мои ли это были грезы? Я к ним привыкла настолько, что не решилась бы от них отречься, какую бы правду ни узнала о себе и о мире, из которого пришла.
А вот и комната Полины. В этот момент я поняла, что именно сюда я и стремилась, подсознательно, отвечая каким-то неявным, скрытым от моего сознания, целям.
Я невольно напряглась, словно зашла сюда незваной, и меня могут застать в этой комнате. Это было мимолетное чувство, я знала, что могу находиться здесь столько, сколько хочу или сколько мне понадобится. Теперь это был мой дом, но почему-то я чувствовала здесь себя самозванкой. Я не видела связи между собой и той реальностью, в которой жила когда-то Полина Норинг.
Вот большая деревянная кровать, старая с поцарапанными спинками, постель кое-как накрыта коричневым атласным покрывалом, изрядно потрепанным и несвежим.
Кресло и низкий чайный столик. В простенке у окна, плотно зашторенного тяжелыми грязновато-бежевого цвета шторами, секретер. Странно, но меня словно кто-то подталкивает к нему. И этот кто-то руководит моими действиями. В считанные мгновения я нахожу в одном из ящиков, который выдвигаю с уверенностью хозяйки, запечатанный конверт, в котором прощупывается довольно объемное письмо. На конверте рукой Полины написано мое имя. Значит, можно это письмо открыть? Оно адресовано мне?
Содержание письма я передаю по памяти, только главное, то, что просто невозможно забыть.
"Дорогая моя сестричка!
Я знаю, что ты найдешь это письмо и обязательно его прочитаешь. Не грусти обо мне, я должна была поступить так, чтобы искупить нашу вину перед тобой и перед Богом. Я знаю, что меня ждет, но это не может изменить моего решения.
Да, мы с тобой сестры, родные, кровные, роднее просто не может быть, ибо родились мы в один день. Теперь ты можешь точно узнать день своего рождения. Иногда близнецы бывают похожими, а иногда и не очень, так было и в нашем случае. Наша мать умерла, дав нам жизнь, а нашей судьбой распорядилась ее сестра, которая присутствовала при нашем рождении. Только она и знала, что родилось две девочки. Она и повитуха, которой заплатили значительно больше, чем это требовалось, за ее услуги. Наша тетка решила стать хозяйкой в доме своей умирающей сестры. Не буду брать на душу грех недоказанного обвинения, но и сейчас во мне живет подозрение, что она причастна к судьбе нашей матери. Она решила, что ей ни к чему заботы о двух девчонках. А тебе еще и не повезло, ты так неудачно появилась на свет. Кажется, это называется родовой травмой, после которой ты обречена была прихрамывать на правую ногу. Повитуха забрала тебя с собой. У нее была большая семья, которой очень кстати пришлись деньги, те, что в течение почти пяти лет выплачивались на твое содержание. Но все ходят под Богом. Наверное, повитуха, имя которой не осталось в моей памяти, относилась к тебе, пусть и не с материнской любовью, но милосердно. Что случилось с этой женщиной, я толком не знаю, но, когда она умерла, кто-то из ее семьи привел тебя в наш дом. Может, она успела что-то рассказать, но, скорее всего, ничего определенного, так как никто больше не побеспокоил ни нашего отца, ни его вторую жену, которую я считала очень долго своей матерью.
Ты, наверное, захочешь узнать, откуда мне известно обо всем этом. Все очень просто. Прошлой зимой сестра нашей матери серьезно заболела, так серьезно, что к ней был приглашен священник. Я подслушала ее исповедь.
Она не умерла. Но с этого момента я не могла оставаться с ней в одном доме, не рассказав о том, что знаю правду. Не могла я называть ее мамой, не могла сидеть с ней за одним столом.