Мэриан так и не приобрела себе айпод, но сиди-плеер, с которым она дважды в неделю ходила на аэробику, до сих пор лежал на полке над скромной коллекцией альбомов. Лойд глянул на батарейки – «мизинчики» совсем не окислились. Провел пальцем по компакт-дискам, помедлил на «Холл энд Оутс» и перешел к «Джоан Баэз. Лучшие хиты». Вставил диск в плеер, захлопнул крышку, и тот бодро зажужжал. Забрав его с собой в спальню, Лойд нажал на клавишу и Джоан Баэз запела «Ночь, когда пал южный городок»{2}. Он положил плейер на свежую пеленку. Лори понюхала новый предмет, затем улеглась рядом, почти уткнувшись носом в наклейку с надписью «Мэриан Сандерленд».
– Годится? – спросил Лойд. – Чертовски на это надеюсь.
Он вернулся в постель и сунул руки в прохладу под подушкой. Комнату наполняли звуки музыки. Когда Баэз запела «Вечно молодого»{3}, Лойд ощутил приступ раздражения. «Так предсказуемо, – подумал он, – так шаблонно». Затем его сморил сон.
Сентябрь уступил место октябрю, самому лучшему месяцу на севере штата Нью-Йорк, где Лойд с Мэриан жили, пока он не вышел на пенсию, и, по его мнению, самому лучшему месяцу здесь, на западном побережье Флориды. Самая жара позади, но дни еще теплые, а до холодных январских и февральских ночей календарь еще листать и листать. Как и до предзимнего нашествия «перелетных» с севера, поэтому вместо того чтобы открываться и закрываться по пятьдесят раз на дню раздвижной мост создает пробки только раз десять-двадцать, да и самих машин много меньше.
После трехмесячного простоя на Кайман-Ки открылся «Рыбацкий приют», куда пускали с собаками. Неспешно прогуливаясь вдоль канала по «Шестимильной тропе», Лойд с Лори часто захаживали в этот ресторанчик. Там, где дощатый настил густо зарос меч-травой, собачку приходилось брать на руки, зато она запросто проскакивала под раскидистыми пальмами, тогда как Лойду приходилось буквально продираться, пригнувшись и раздвигая руками густые заросли и постоянно опасаясь, как бы на голову не свалилась древесная крыса. Впрочем, такого ни разу не случилось. В ресторане Лори спокойно сидела в ногах, греясь на солнышке, и Лойд награждал ее за примерное поведение ломтиками картофеля-фри со своей тарелки. Официантки были от собачки без ума, охали да ахали, норовя погладить серый дымчатый мех.
Особенно восхищалась Бернадетта, хозяйка ресторана.
– Что за мордашка! – то и дело повторяла она с таким видом, будто этим все сказано, и опускалась на колени рядом, открывая вид на глубокое декольте, которым Лойд любовался. – Ах, что за мордашка!
Лори принимала эти ласки, но без особого восторга. Бросала взгляд на свою новую поклонницу и опять переключалась на Лойда. Возможно, такое внимание объяснялось и картофелем-фри, но лишь отчасти. Взгляд Лори был столь же пристальным, даже если Лойд просто смотрел телевизор. Точнее, пока она не засыпала.
Собачка быстро приучилась к туалету и вопреки предсказаниям Дона никогда не грызла мебель. Зато здорово доставалось игрушкам, число которых постепенно выросло с трех до шести, а там и до дюжины. Лойд подыскал для них старый деревянный ящик. Лори подходила к нему по утрам, ставила на край передние лапы и изучала содержимое, словно какая-нибудь покупательница из «Пабликса» – витрину. В конце концов что-нибудь выбирала, утаскивала в угол и грызла, пока не надоест. Затем возвращалась к ящику и выбирала что-то еще. К вечеру игрушки валялись по всему дому: в спальне, в гостиной, на кухне. У Лойда вошло в привычку собирать их перед сном и складывать обратно в ящик. Но не из-за беспорядка, а потому что каждое утро собачка с таким удовольствием обозревала все свои сокровища в сборе.
Часто звонила Бет. Расспрашивала, как он питается, напоминала о днях рождения и годовщинах давних друзей, сообщала, что кого-то не стало. Разговоры всегда заканчивались вопросом: как там Лори, все еще на испытательном сроке? Лойд каждый раз отвечал, что пока думает, но однажды в середине октября все же решился. Они тогда только что пришли из «Рыбацкого приюта», и Лори спала на спине посреди гостиной, раскинув лапы на все четыре стороны. Легкий ветерок от кондиционера ерошил ей пушок на брюшке, и Лойд впервые осознал, какая она красавица. И не в порыве чувств, а как объективную реальность. Вроде звезд в небе, которыми он любовался, когда выгуливал собаку перед сном.
– Нет, пожалуй, испытание она выдержала, – ответил он. – Но, Бетти, если собака меня переживет, на твоей совести забрать ее себе или пристроить в хорошие руки. И начхать на Джима с его аллергиями!
– Вас понял, Резиновый Утенок.
«Резинового Утенка» сестра позаимствовала в семидесятых из старой песни дальнобойщиков и с тех пор не раз пускала в ход. Еще одна черта, которая одновременно умиляла Лойда и чертовски бесила.
– Я так рада, что все уладилось, – она понизила голос, – и, если честно, особо не рассчитывала.
– Зачем же тогда ее привезла?
– Решила рискнуть. Я знала, что золотая рыбка не то: с ней слишком мало хлопот. Собачка научилась лаять?