Млечный Путь № 2 2020

Противоречие - точка столкновения противоположных мыслей, взглядов, образов..., из которого с одинаковым правом выводятся как истина, так и ложь. Истина необходима человеку как последняя инстанция мысли, как предел, за которым нет никакого смысла, то есть, вообще, возможности смотреть на вещи, отдавая себе отчет, что "ты смотришь". И хотя религиозный образ истины изначально снимает любое противоречие, но "в частности" - деле, мысли, прогрессе, истории - концепт истины обостряется до конкретной точки на шкале, осмысляя последовательность движения к себе. Малое, в отличие от большого, нуждается в истине на каждом шагу, иначе весь путь - сон, которого не помнишь. Истина - шкала, истина - время, истина - условие адекватного представления. И коль скоро истина обладает острой в себе необходимостью, тем болезненней противоречие, тем нежелательней его присутствие. Противоречие пытаются избежать, снять, разрешить.

Двадцатый век - пропасть, куда рухнула философия, воронка, затянувшая прежде уверенную в себе мысль - все, однако, напутал, смешал и в тщетной попытке синтезировать разбросал серьезность подхода к "проклятым вопросам" по обманчивым бликам мнимой многогранности. На деле восторжествовал примитивный материализм и жестокий позитивизм, не менее примитивный в основе и перегруженный в подробностях. Не помогли никакие порывы к свободе экзистенциалистов, какими бы искренними и решительными они ни казались. Не спасли и бледные вытянутые лица классических профессоров, эрудированных и к середине Двадцатого века окончательно поскучневших. Абсурд Камю - не что иное, как попытка обнаружить противоречие в корне всего, порадоваться находке и остаться в луже тотальной неопределенности. Экзистенциализм серьезен только в одном утверждении: философия как основополагающая дисциплина умерла, причем сразу как родилась, и все ее развитие - игра бессмысленных в корне образов. А что осталось? Танец теней, сны о прошлом. Спецкоры конца философии, экзистенциалисты отбросили всякую надежду на безусловность и, как следствие, на независимость философии. Прямо и косвенно помог символизм. Символически русский экзистенциализм "Философии свободы" Бердяева освободил "любовь к мудрости", и она пьяно заиграла всеми цветами неповторимой и легкой игры, где угадывалось все что угодно, кроме верности. "Но почему?" - спрашивает скучный и надоевший муж. "Потому что интересно!" - отвечает она в злом запале. А со стенки напротив загорелый мужик с безумным взглядом зовет: "Эй, народ, в календари хватит пялиться! Печенкой чую, сегодня пятница!" Зачем ей бездна? Ей чуждо все до предела серьезное и крайнее. Да и нелегко возразить сарказму нефилософских парадигм. Железная тотальность навязчиво тычет в хрупкое стекло человеческих душ с одним намеком: не думай о предельной серьезности и не суйся туда, где слово сближается с делом. И как ни задирай нос к облакам, а найдутся те, кому смешно представить профессора в очках с одним стеклышком, "на комара" привязанного голым к дереву, - соловецкая "шутка"... А ты, на кафедре, радуйся, что избежал судьбы собрата, и гордись дальше своей умной философией, которая боится зла, сама того не замечая, отвергая всякое слово о нем, всякую мысль о борьбе и гибели. У тебя регалии, друзья и кафедра, и ты делаешь вид, что не понял намека.

Нет значимей ошибки, чем в шаге от истины. Эффект полноценной жизни в утончающейся профессиональной игре с собственным отражением длит очарование прекрасной временностью, но от судьбы не уйти, и рано или поздно мыслитель окажется лицом к лицу с последним представителем зла на земле. Мы (Мы-мы-мы... - несется невесть куда одинокий голос вдоль пустых стен и улиц) обязаны ему помочь, как для начала обязаны быть честными: удачи Гитлера, Сталина и их мерзких последователей не доказывают ничего, кроме приближения последней судороги обиженного, низвергнутого в бездонность.

Скучно, однако, все это перечитывать, когда представишь презрительную зевоту, с какой называющие себя интеллигентами станут провожать каждую строчку! Умные и начитанные, они по праву считают себя интеллектуалами, им хватает честности молчать "о том, о чем невозможно говорить", как горько писал Людвиг Витгенштейн, но не хватает смелости предположить это право в другом. Солидное общество, оно не варило само суп скепсиса, он для них сварен другими, теми, кто, борясь с отчаянием и бессонными ночами, уставшие от логических кругов, бросили надежду, как бросают в урну недописанное письмо к любимой девушке... Эти по ночам спят и не сомневаются, что говорить и спорить о вечных вопросах - плохой тон. Сегодня, правда, их еще спасает политика...

А вообще, куда ни пристраивай начало, оно все равно в бездну смотрит. Как ни крути, - обернешься и увидишь, что крутишься сам.