...Зависнув у Митюхи, не то чтобы друга, но когда-то однокурсника по Университету, теперь алкаша и бродяги, снимавшего раздолбанную однушку в неуловимой для честного туриста дыре между Лихоборами и Коровино, выдававшего ее за свою, и как потом оказалось, не платящего уже больше трех или даже семи месяцев, я приоделся во что-то непотребное, хотя вполне человеческое, а именно пальто и шляпу, по свежим Митюхиным связям устроился дворником на Петровско-Разумовский рынок и начал плавно приходить в себя. Возвращайся, друг мой, возвращайся, - говорил я себе. Время послушалось и пошло вспять. Одинокий цветок на окошке требовалось раз в три дня поливать, иначе он сникал и грозил засохнуть, Митюха притаскивал затуманенных травкой и пивом друзей, поклонников Кастанеды и Егора Летова. Обкуренные, они садились на пол в круг и обсуждали "Смысл истории" Ясперса, потом все радовались, что окно выходит на глухой задний двор, и, сдвинув цветок, по очереди в окно блевали. Я тоже участвовал в спорах, но не блевал, потому что не курил и не пил. Вообще, время тянулось весело. Резинка уже надорвана, а тянется, тянется, и вдруг раз... - и все возвращается. Да, и вчера вернулся с автосервиса Паша, друг-Опелевед, критик-фрилансер. Как он только ни чинил свой Кадетт, уж все жиклеры на карбюраторе помнит, и коробка на подходе, на одной пятой без задней ездит, а тут еще стекло разбили и три буквы на капоте вывели. "За что?" - спрашиваем. - "Да ни за что,- говорит, - приклеил надпись "Спасибо пра-пра-пра-пра-прадеду за великую победу над Наполеоном!" Я же прошлым нашим горжусь, а они битами, три буквы..." Ладно, простим обреченным, садись, друг, пей-ешь, говори-слушай умное, пока дождь на улице.
Нет ничего дороже, чем благородство большой задачи, которая окрыляет даже тех, кто не то что к мысли, а и к жизни-то едва причастен. Не догадывался Андрей, что понимал я его, философское образование - пусть только первый курс, - даже в психушке чаем и клоназепамом не пропьешь, не только он в университетах учился. Слава Богу, хватило мне сил сторониться прямого с ним общения, только карандашики и бумагу через сестричку подбрасывал.
...Искушенность в философствовании помогла мне запомнить основные узлы его "системы". Конечно, законченной системой там и не пахло, но масштаб замысла поражал воображение, и даже слишком, отчего могло показаться, что Андрей, - конечно, если отбросить мысли о сумасшествии, - ничего и не сказал и даже не хотел говорить, а оголенные амбиции завели его самоуверенность до странного эффекта присутствия внутри чего-то огромного. Я и сам сперва думал: "голый перебор, ничего кроме эффекта" - вокруг же клокотали настоящие безумные. Но постепенно убедился в обратном. Всякому безумцу в первую очередь требуется впечатление на других, он станет убеждать, рассказывать, клясться, оскорблять - что угодно, лишь бы вызвать яркую реакцию на себя. Чтобы скрыть внутреннюю пустоту, безумец идет на любые ухищрения и добивается серьезных лекарств, которые его, конечно, не лечат, но втаптывают в грязь, что ему и нужно. Сумасшествие - комплекс переполненности, и в отличие от обратного ему требуется унижение: решетки на окнах, забор с охраной, лекарства, бесполезные и разрушительные. Несмотря на нехватку общения, Андрей был внутренне свободен, но пораженный излишком этой свободы он не мог раздуваться, как воздушный шарик, а только преломлять и превращать распиравший изнутри сумбур во что-то интеллектуально разбросанное и так до конца не собранное. Стоит ли нам собирать? Боюсь, что нет, картина рассыпанного бытия была им нарисована не случайно...
Может ли Бог создать камень, который сам не в силах поднять?
Средневековый парадокс всемогущества.
Откроем и почитаем книжку, которой еще нет. "Любой жанр хорош, кроме скучного". Если не врет радио, это Вальтер, и в этом смысле, середина философского текста компрометирует весь жанр. Что поделать, над спинкой кресла загорелась надпись "Скучающим не читать, опасно для мозга". Но возьми, усталый от жизни друг, книгу (на всякий случай) и отправляйся на электричке за город - не сможешь читать, заснешь, развеешься, а вернешься, может, и мир уже изменится...
Все, что обычно делается "по просьбе слушателей", как правило, приятно для всех, но здесь перед нами совершенно уязвимая для случайного внимания тема, которая выглядит тем более неприличной, чем грубее и проще мир за окном. Дула пушек и танков, агрессия и лживый сарказм телевизора, обостренный цинизм народа - не мягкая постель для живого философствования. Но зеркала иногда бьются, и призрак злой силы до ужаса сторонится настоящей и свободной надежды, ведь где она - там нет его... От философии Андрея будто рвануло ставни и выдавило стекла. Волна свежего воздуха накрыла пространство и отозвалась дальним сквозняком.