Млечный Путь № 2 2020

Нe даром, конечно, сразу цену сказала и торговаться не позволила. Повторяла Bикино "не нравится - не бери". Он и заплатил столько, сколько ей надо было. Как раз на курточку, которую ей давно хотелось купить.

Вика, конечно, не одобрила бы. Но Мафтуна ей и не скажет. Зачем? Она не дура какая-нибудь. И Щуке лишнего не болтала, хоть он и доставал расспросами. О цене договорилась и все. А из какого дома рисунки, как сумела их забрать - не его дело.

Сначала она сомневалась. Брать чужое - нехорошо. Но старуха сама говорила, что эти картинки не рисовала и не покупала. Значит, они не ее. Ничьи. Просто случайно к ней попали. И прибыли ей от них все равно не было никакой - и сама их видеть не могла, и продавать не собиралась. Так и сидела бы до смерти у окна, гладила бы нарисованного голого мужика. Фу.

Нет, Мафтуна знает, что поступила правильно. Слепая все равно не заметит подмены. А картинками теперь будет любоваться зрячий. Ну и у нее будет новая курточка. Вот всем и хорошо.

- Девочка, забери, пожалуйста, - старуха завязывает папку, передает Мафтуне. - Положи на место.

Мафтуна вдруг вспоминает один из вопросов Щуки, повторяет вслух:

- А еще такие картинки у вас есть? Ну, того же художника?

На лице старухи появляется что-то, отдаленно похожее на улыбку:

- Понравилось? У тебя хороший вкус.

Она медленно встает с кресла.

- Пойдем.

Они выходят в коридор. По пути Мафтуна небрежно ставит набитую бумагой папку обратно в кладовку. В левом конце коридора - кухня. В правом - запертая дверь.

Старуха идет вправо. Отпирает дверь, пропускает Мафтуну.

В комнате воздух спертый, пахнет пылью и старым деревом. Шторы спущены, полумрак. Мебель закрыта чехлами, возле шкафа пирамида коробок. Не комната, а склад.

- Видишь? - спрашивает старуха.

Слепые глаза ее устремлены куда-то в угол.

Мафтуна поворачивает голову и видит на стуле у стены полотно без рамы.

Это не эскиз - настоящая картина. Яркая, живая, как окошко в лето. Солнечный свет, сочная зелень, высокие, уходящие за кромку холста сосновые стволы. И девушка, ждущая чего-то... чего? Любви? Чуда? Счастья?

Мафтуна подходит ближе, вглядывается. Эта белокурая северянка в старомодном платье совсем на нее не похожа. Но ей кажется, что она знает про нее все. Знает, что для нее любовь и чудо и счастье - одно и то же. Понимает, чего она ждет, о чем мечтает. Потому что есть вещи, общие для всех девушек, во всем мире, во все времена. И картина как раз об этом.

Очень хорошая картина.

Она словно отдает Мафтуне свое солнечное тепло, делится с ней чем-то очень важным...

- Что это? - произносит вдруг старуха за спиной.

Мафтуна в ужасе смотрит на сгущающийся позади картины бледный, слабо светящийся силуэт. Очертания его смазаны, неясны, но почему-то Мафтуна уверена, что силуэт - женский. Он качается над полом, тянет руки...

Мафтуна пятится назад, налетает на стoл. С грохотом падает старый круглый будильник, дребезжит накрытая газетами посуда...

Силуэт исчезает.

Мафтуна оборачивается.

У слепой такое лицо, словно она тоже его видела.

Мафтуна не спрашивает, не хочет знать. Быстро протискивается мимо старухи в коридор, бежит к входной двери, хватает с вешалки свою сумку, выскакивает на лестничную площадку.

Ни за что больше не войдет она в эту комнату.

Ни за что, никогда.

***

Почему видение горящего дома oбернулось пленoм, заточением в мертвой неподвижной материи, пригодной для существования только благодаря отблескам ее собственного света? И что помогло ей вернуться в свою сияющую ипостась? Куда вдруг схлынула чуть не раздавившая, чуть не уничтожившая ее огненная, тяжелая энергия распада? Кто и как ее забрал? Неважно... главное, она сумела вырваться... как хорошо, что ей это удалось.

И, вновь кружа по виткам бесконечной, безразмерной спирали безвременья, она думала теперь, что, возможно, та неуловимая, легкая тень, с которой так хочется и никак не получается соприкоснуться, ускользает потому, что чувствует себя таким же чужаком и пленником в ее сияющем мире, каким была она сама в мире материальном... и спрашивала себя - что, если ее собственный невесомый свет, который кажется ей сейчас квитэссенцией всего, что есть в ней живого и вечного, на самом деле не более чем грубая оболочка иной, самой сокровенной ее сути - истинно вечной, истинно живой?

***