Далее совет себе самой: "держись!/ За мощь стволов, за стебелёк - за жизнь". Жизнь - всего лишь стебелёк, как человек - только мыслящий тростник; с этим, в соответствующем контексте, невозможно поспорить. "Доверься ей. Не отводи глаза./ Совет ветвей проголосует "за"". Тут особенно ощущается перекличка с ранним Пастернаком, но и этот исполин поэзии проголосовал бы за всё то, что сказано в стихотворении СП о литературе.
Стихотворения, связанные с именем великой Марины Цветаевой. Их несколько, но они разбросаны по разным разделам книги. Её имя упоминается даже в тексте, посвящённом не ей, а знаменитому шахматисту, гроссмейстеру Исааку (в более ранней редакции - Изе) Болеславскому, с которым СП дружила в молодости. Первый раздел "Глаза прикрою - как вчера" завершает стихотворение "Когда становилось мне плохо...", посвящённое близкой приятельнице и сокурснице по алма-атинскому университету Доре Штурман. В нём находим строки об ужасном времени, когда
И ещё к Галичу и к Окуджаве.
А в третьем разделе - "И всё кругом - стихи, стихи" - помещены два стихотворения подряд (не объединены в цикл), прямо обращённые к памяти о Марине: "В безвоздушном пространстве плохо мне..." и "Её рифмы". В первом:
Великолепно!
А в "Её рифмах" речь идёт не о рифмах Марины, а о собственных рифах, из-за которых "Так холодно бывает...", в сравнении с тем, что пришлось перенести одному из величайших русских поэтов ХХ века.
Тавтологичность здесь усиливает впечатление, а кажется, так всё просто...
Ещё о времени. На сей раз - о совсем ином.
Известно всем: и так бывает. Но можно ли лучше об этом сказать?..
Стихотворение "Живописцу" несёт в себе два мотива: благодарность творцу, писавшему свои полотна так, "Чтоб через миллионы лет/ Взглянули мы - и были счастливы", и совет себе и другим творцам: "Учись у Бога и пиши./ И в подмастерья не спеши (даже не в мастера! - М.К.):/ Не шутки - подмастерье гения".
"Зимние яблоки. Не скороспелые..." - шесть строк. А выражено многое. Яблоки здесь - пример для подражания; они всё пережили: и грозу, и немилосердное солнце, и осеннюю непогоду, когда "Ветки сгибались, и листья ржавели", но вопреки всем природным неприятностям (а подумаешь, так и человеческим хищным повадкам) продолжили зреть. "Яблоки зрели. Яблоки зрели".
"О, это сопряженье линий..." - одно из стихотворений, открывающих раздел "Из Ариэля в Иерусалим".
Всё-таки Бог лепил! А ведь в другом месте СП называла себя басурманкой - в отличие от своих деда и сына, которые узрели Бога (см. выше).
И цикл "Корни" - очень еврейские стихи, посвящённые сыну. Вспоминаются автору и дед Мойше, и отец, и мама, и ... речка Буг. Об этой речке СП говорит так, как может только она: "Текла в еврейской части света".
И такое же еврейское - стихотворение "Как моя мама молилась", в котором даже две строки на идише (русскими буквами, разумеется). Произносит их бабка Доба - от этого имени, должно быть, произошла фамилия Добин. (Человека с этой фамилией - Ефима Добина, известного в своё время критика, литературоведа (в частности ахматоведа) и киноведа - я близко знал в Ленинграде. В Израиле часто публиковал свои стихи другой Добин - Владимир. К сожалению, оба давно нас покинули.)