Млечный путь

После разговора с маршалом я подошел к Бутыльской. Чайная роза понимающе хмыкнула и уступила полководца. Петька, дергая лицом, стоял в стороне.

— У тебя появился шанс, — сказал я ему. Петька напрягся.

— С этой минуты, — торжественно объявил я ему, — с этой минуты ты становишься официальным куратором гениального русского прозаика Леона Дергачевского. Надеюсь, ты рад?

Петька грустно улыбнулся.

Теперь я был начальником, и Петька согласился. А что еще ему оставалось делать? Тем более что проект Дергачевского всегда давал хорошие «удои».

Глава 8

Я рассказал своему наставнику о маршале.

— Он предложил тебе с ним поработать? Какое неслыханное везение! — возликовал он.

— Ничего не понимаю…

— Потом узнаешь.

Незадолго до Нового года Корытников мне позвонил. С утра мне нездоровилось, и я валялся в постели с градусником под мышкой.

— Я не в форме. Приболел. Голова раскалывается, — подбавив голосу трагичности, сказал я.

— Дело не терпит отлагательств. Срочно, архиважно…

Похоже, Корытников не шутил. Пришлось согласиться. Кстати, градусник показал нормальную температуру.

У входа в метро сидит нищенка, безногая баба неопределенного возраста. У нее глаза мадонны: «…ее глаза, как два сапфира, в них неба синь отражена…» Я знаю, деньги у нее отбирают цыгане, но я все равно ей подаю. Так легче скользить по жизни. Не задумываясь и отметая в сторону досужие размышления о превратностях жизни. Сегодня я задумался. И прошел мимо. Мне надоело кормить негодяев.

С Корытниковым мы встретились в кафе на Кутузовском проспекте, неподалеку от «кошачьего» театра. Сели у окна. Корытников заказал себе рюмку коньяка, мне — чай с медом и лимоном.

Павел Петрович не стал тянуть кота за хвост.

— В перспективе маршал станет объектом номер один, — выпалил он.

От неожиданности я открыл рот. А Корытников тем временем деловито и твердо принялся развивать свою мысль:

— Его надо… того, истребить.

— Кого? Маршала? — я едва не поперхнулся. — Убить старого человека, героя войны, гордость нации?! Ты с ума сошел!

— Герой погибает в бою. Так повелось с давних пор, и этого никто не отменял. А коли ты не погиб в бою, какой же ты, к черту, герой?! — громче, чем следовало, сказал он. Он огляделся и понизил голос: — И вообще, столетнему маразматику пора и честь знать: пожил и хватит, дай пожить другим. Старики совсем совесть потеряли: живут столетиями, как черепахи. А в тебе, братец, взыграла совесть! А ведь ты божился, что успешно с ней сладил!

— Но он же герой!

— А ты, оказывается, не выдерживаешь проверки на прочность! Конечно, прохвоста убить легче, чем порядочного человека: фальшивомонетчик рядом с орденоносным и краснознаменным маршалом выглядит ничтожеством. Но в том-то все и дело, что никакой он не порядочный человек…

— Он Берлин брал! — продолжал я кипятиться, хотя знать не знал, брал он Берлин или нет. — Ага, понял, ты мстишь маршалу за то, что он прокатил тебя на защите!

— Не все так просто, милый мой, — Корытников перешел на шепот. — Что греха таить, есть тут и личный мотив. Мне никогда не забыть, как этот гад целился в меня. Но все же главное не в этом. Наверно, ты знаешь, что нашим военнослужащим было официально разрешено вывозить из поверженной Германии автомобили, картины, хрусталь, дорогие сервизы, рояли, велосипеды, мотоциклы, одежду, баяны, гитары, аккордеоны и прочее трофейное барахло меньшей ценности.

Понятное дело, генералам перепадали машины и картины, а солдатам — губные гармошки, штампованные часы да костяные зубочистки. Так вот, мосье Богданов, хотя и был в то грозовое время лишь младшим офицером, состоял порученцем при командующем одной из танковых армий. Ясное дело, он не терялся. По достоверным сведениям, он транспортным самолетом вывез из Магдебурга целый бюргерский дом.

— Как это?..

— А так. Солдаты на месте разобрали дом по кирпичику. В буквальном смысле! Пронумеровали каждый кирпич и погрузили в самолет. А под Москвой, в Усове, собрали. Так многие делали. Там целый поселок из саксонского керамического кирпича. Этот кирпич с годами только прочней становится, а стоимость домов растет не по дням, а по часам. Его дача в Усове стоит сейчас не меньше колокольни Ивана Великого. Теперь — о самом главном. По тем же достоверным сведениям, маршал является обладателем бесценного сокровища — живописного полотна, принадлежащего кисти самого Франсиско Сурбарана.

— Сурбарана? Которого называли испанским Караваджо?

Павел Петрович кивнул.

— Того самого. История запутанная. Полотно исчезло в апреле сорок пятого. И с тех пор о нем ни слуху ни духу. До войны картина была гордостью Дрезденского музея. Называется она, кажется, «Коленопреклоненный Святой Бонифаций перед папским престолом» или что-то в этом роде. Картина официально считается утраченной. Числится только в старых списках.