Млечный Путь, 21 век, номер 4 (49), 2024

- Необходимые для функционирования земной цивилизации работы в ближнем космосе, конечно же, осуществляются, но не более, - поясняет Нэнси. - Что же касается старых программ исследования и освоения дальнего космоса, на сегодняшний день они не востребованы. Но Земля выполняет перед экипажами кораблей прежние, взятые еще человечеством обязательства.

Как ни был он потрясен услышанным, опять же заметил эту проскользнувшую у нее разницу между Землей и человечеством. Она явно пытается свести к минимуму употребление слова "человечество". Речь сейчас о чем-то судьбоносном и важном, о его жизни, наконец. О том, имело ли смысл всё, чем он занимался эту тысячу лет, или же всё обесценено и жизнь его потрачена зря. А она говорит об этом языком экскурсоводческих штампов. Пусть и произносит их с неподдельным энтузиазмом. Он уже два часа здесь и по-прежнему единственный посетитель. Никого особенно не интересует история человечества от синантропа до неизвестного астронавта конца ХХI-начала ХХII веков.

- Прошу вас в следующий зал, - улыбнулась Нэнси.

- Здесь начинается история симбиоза человека и компьютера, - говорит Нэнси в следующем зале. - Человек получил немыслимые для него ранее, фантастические возможности, а компьютер перестал быть только техникой.

"Знаю, знаю. Еще на втором курсе колледжа в мой мозг был инкорпорирован процессор, - думает Болтон. - Вскоре подключу его к нынешней сети и стану полноправным современником Нэнси".

- А здесь, - они с Нэнси уже в новом зале, - люди вступили в эпоху генно-модификационной революции. Удвоилась продолжительность жизни. Побеждены рак и Альцгеймер, - название болезней она произнесла, явно напрягая память, как если бы Болтон пытался сейчас вспомнить, что они там проходили в школе по литературе Древнего Востока. Кажется, что-то о Гильгамеше, да? - Они вообще перестали болеть, - продолжила Нэнси и тут же исправила "они" на "люди".

А он вот покинул Землю до революции, до модификации. Он болел и будет еще болеть, куда деваться. И по возрасту, конечно, он уже не подходит для каких-либо генетических манипуляций и трансформаций, ждет ли его онкология, или деменция, или же какое-нибудь их творческое сочетание - одному Богу известно. "Впрочем, думаю, Ему всё равно". Но почему об этой величайшей и долгожданной революции Нэнси говорит без должного пафоса? Даже как бы с печалью. Сдерживает эту печаль, дабы не навязывать свое мнение экскурсанту? Или он опять накручивает, фантазирует на ровном месте? Так, кажется, говорили раньше? А может, и не говорили. Он же не помнит даже куда как более важные вещи.

- Видимо, это вершина, достигнутая человечеством, - какая-то новая не экскурсоводческая интонация сейчас у Нэнси. - Да! человек добился немыслимого. Подсадил себе, например, гены ящерицы и теперь может регенерировать свои конечности. В принципе можно регенерировать и голову. Только смысла нет, личность же всё равно не восстановится. А знали бы вы, что дали человеку гены свеклы!

- Человек генно-модифицированный. Дух захватывает, - вырвалось у Болтона. - А я по рассказам отца знаю, что мои дедушка с бабушкой, сознавая себя передовыми и всезнающими, с чувством глубокого самоуважения боялись генно-модифицированных продуктов. Однако, Нэнси, в вашей интонации угадывается какое-то большое и весьма драматичное "но".

- Но начались непредсказуемые генетические мутации, - кивнула Нэнси. - Гены не пластилин, из которого можно лепить что угодно. За новые, немыслимые возможности человеку пришлось заплатить.

- Но человек же всё равно не отказался. Я в этом не сомневаюсь.

- Человек получил возможность, понимаете, генетическую возможность отказаться от человеческого.

- То есть?

- Появились те, кто захотел быть птицей или же, скажем, черепахой. И вот вам, пожалуйста, - она ведет его в следующий зал. - Видите, их фото, макеты и голограммы: почти-птицы, почти-черепахи, а также почти-львы, да кто угодно. Да! А это, вы поняли, кто?

- Нет. Знаете, как-то нет.

- Это как бы античные боги. А вот, полюбуйтесь, боги египетские.

- М-да. Зрелище комичное, нелепое, величественное. Только пропорции между комизмом, величием, нелепостью в каждом случае разные. Но вроде бы здесь есть и самоирония.

- О самоиронии я не подумала, - остановилась Нэнси. - Но, может быть, вы выдаете желаемое за действительное. А здесь, посмотрите, бытовые, жанровые сценки.

И в самом деле, вот эти почти-тюлени, почти-олени в ресторане. Их обслуживает обычный, немодифицированный официант. А вот бог Анубис в соборе, на мессе.

- В любом случае всё это очень по-человечески. Похоть славы, игры, тщеты, эксперимента - всё это ж настолько, насквозь человеческое, - Болтон ловит себя на том, что пытается чуть ли даже не утешить и ободрить ее.

- Вы не так меня поняли, - угадала это его желание Нэнси. - Кстати, как вас зовут?

- Джон Болтон. Разумеется, можно просто Джон.

- Я вовсе не скорблю по участи человеческой, Джон.

- А этот зал у нас посвящен колонизации космоса, - Нэнси возвращается к тону гида-экскурсовода.