Я ел суп, который они называли «борщ», немного хлеба и бобов. Я взглянул на суп — он был кроваво-красным из-за свеклы, куски которой плавали в тарелке, как мясо в бульоне. Я не думал дважды, прежде чем поднести ложку ко рту.
— Очень хорошо.
Я сделал жест, которым в Италии принято выражать признательность. Хозяйка поднялась из-за стола и приоткрыла старинный буфет. Она достала из него банку, держа ее, словно шкатулку с сокровищами, и положила в мою миску немного сметаны, отчего суп стал даже еще вкуснее.
Они дали мне воды и приличное яблочное вино, напомнившее мне об Италии. Я угостил их сигаретами и взамен получил стакан самогона — водки, изготовленной в домашних условиях. Он согрел меня так, как ничто раньше в Украине.
После обеда мы немного посидели возле камина. Они спросили, откуда я. Жестами я изобразил бомбардировку, но их интересовал город.
— Рим! Колизей!
Они улыбались, и мы выпили еще, на ночь. Видя мою усталость, они разложили матрац возле камина и дали несколько одеял.
Обед, вино и тепло от камина быстро усыпили меня.
Утром, когда я проснулся, женщины уже суетились на кухне, мы обменялись приветствиями: я по-итальянски, они по-русски.
Затем одна из женщин вручила мне две высушенные буханки хлеба в дорогу. Встав, чтобы поблагодарить ее, я заметил печаль в ее глазах.
— Мама, почему плакал? — спросил я на ломаном русском.
Она достала из выдвижного ящика несколько фотографий, выбрала одну и показала мне.
— Вот мой сын, военный. Уже много времени у меня нет от него известий.
Я обнял и успокоил ее. Анклав, в котором я служил, скоро будет освобожден, неважно кем, и тогда кто-нибудь обязательно ей напишет.
Я стоял так в полной тишине, с этой семьей, словно сам был одним из них, словно тот солдат, который не вернулся…
После завтрака я стал собираться в дорогу. Я поблагодарил их всех за оказанное мне гостеприимство. Открыв дверь, я оказался в замешательстве: Леший и Кикимора устроили настоящий снежный буран. Я сделал шаг на улицу, порыв ветра с грохотом захлопнул дверь. Что-то удерживало меня, не отпускало.
— Подожди.
Девушка со светло-голубыми глазами и черной, как смоль, челкой, виднеющейся из-под платка, взяла меня за руку. Старики жестами приглашали меня остаться еще. Я расчувствовался от благодарности, позабыв об угрозе плена.
Я вернулся в дом. Девушку до этого я не видел. Я заметил ее живот: она была на сносях. Накануне вечером ей подали обед в постель. Солдат, который не вернулся, был не только сыном хозяйки, но и мужем девушки.
А когда она улыбнулась, я позабыл о возвращении в Италию…
Маленькие круглые лица детей, доброта этих крепко сбитых женщин, всех этих людей, занятых домашним хозяйством, столь далеких от моей реальности, позволили мне почувствовать себя дома, не в холостяцкой студии на via Trionfale, а в доме, наполненном семейной жизнью. Внезапно кровавые картины войны, все эти ужасы, были смятены: трупы, наскоро сбрасываемые в общие могилы, бесконечные вереницы людей, ставших беженцами в нескольких километрах от своих домов, оказавшихся на спорных территориях. Меня уже не трогало, если где и остались разбросанные кучки наемников.
Все войны были
«Чтобы так жить… с такой бережностью», — думал я.
Я подошел к окну и раздвинул занавески. Пелена снегопада не позволяла рассмотреть, что творится снаружи. Только рюкзак — выключенный и оставленный на улице — напоминал мне, кто я есть на самом деле.
Когда буран немного утих, я втащил рюкзак внутрь. Отключение системы навигации уже не казалось достаточным. Возвращение могло стать короче, чем мне казалось раньше. Впервые за много дней будущее не рисовалось туманным: оно было сытным, сладким, с привкусом сметаны.
Две женщины мыли огурцы в кухонной раковине.
— Сто делайет, мама?
— Огурцы.
Мы говорили на разных языках, но ели ту же еду.
Я взял рюкзак и швырнул в камин. Он хорошо горел и еще долго согревал нас.
Уильям Морроу
Непобедимый враг
Перевод с английского: Андрей Танасейчук
Я практиковал в Калькутте, когда меня пригласили провести довольно сложную хирургическую операцию одной из жен великого раджи, и я отправился в глубь страны в его резиденцию. Раджа мне понравился: он был человеком образованным, обладал великолепными манерами. Но, как я обнаружил позднее, присущи ему были и другие черты, в частности, совершенно восточная жестокость. Впрочем, это не мешало самодержавному властителю оставаться сибаритом и гостеприимным хозяином. Операция прошла успешно, он ко мне благоволил, а потому предложил погостить во дворце — сколько заблагорассудится. Я с благодарностью принял это предложение.