Млечный Путь, 2016 № 02 (17)

«Не дождешься, козел», — пообещал про себя Ли и продолжил осмотр, выискивая, за что бы зацепиться в кабинете. Парочка кожаных кресел, низкий диван, стол матового темного дерева — солидная, музейного вида мебель. Под шелковым абажуром рассеивала охристый свет зажженная лампа. На полу — ковер, словно собранный из опавшей листвы, он выглядел таким чистеньким, как будто по нему никто не ходит. Те, кто здесь бывает, благоговейно передвигаются на цыпочках или вовсе воспаряют над землей, обретя после душевных излияний свое просветление, оплаченное по таксе.

От Ли тоже ждали начала откровений, и он сбежал взглядом на улицу.

За тянувшимся во всю стену окном, между ребрами распахнутых жалюзи открывался вид на сад с присыпанными гравием дорожками и ухоженными клумбами. Гладенькая картинка, открыточная идиллия. Не хватает только пруда с утками и кувшинками.

Ли слышал, как кричала организованная здесь система, запрограммированная на создание чувства безопасности: «Расслабься! Потеряй бдительность! Здесь тебя поймут, помогут. Вытащи из себя все».

В стоящем напротив кресле пошевелились.

Пора было начинать представление, и Ли выбрал для него сценарий — свой любимый парадокс «Лжеца»:

«Я лгу = ложь.

Я лгу, что я лгу = истина…»

Это единственное, что от него получат, и будут получать, пока родители не отвяжутся.

На высокой этажерке с кривыми ножками примостился пузатый керамический горшок с пышным растением.

— Зелень — это хороший штрих, — заметил Ли одобрительно. — Хотите совет? Превратите кабинет в оранжерею, и клиенты потекут к вам рекой. В наш век смога и пластика любой будет рад здесь оказаться и умиротворить себя иллюзией, что мать-природа еще жива, как мы ни стараемся ее загадить.

— Ты любишь природу? — Стекла очков понимающе блеснули. — Или беспокоишься о возможной экологической катастрофе на планете?

— Не знаю. Я и природа? Никогда над этим не задумывался. В детстве у меня был хомячок, это считается? Он сдох, оставив в моей душе незаживающую рану.

— А сейчас у тебя есть домашнее животное?

— Нет, но я регулярно подбираю выпавших из гнезда птенцов и подкармливаю бродячих собак собственной плотью. Мне нравится заботиться о живых существах. Это доставляет мне экстатическое удовольствие, и мое единение с миром достигает своего абсолюта.

— Неужели, — произнес человек без вопросительной интонации.

— Вы мне не верите?

— Боюсь, что нет.

— Я оскорблен до глубины души, сэр! Настолько оскорблен, что мне хочется, — опершись на подлокотники, Ли приподнялся, — встать и, с достоинством держа голову, удалиться отсюда. На-хрен-совсем.

Коричневый человек слегка кивнул:

— Физически я не смогу тебя удержать.

— Вот именно, — Ли улыбнулся, источая патоку.

— Тем не менее тебе придется остаться.

— С утра это была свободная страна.

— Но у нас есть договоренность, что ты продолжишь сеансы.

— Я с вами ни о чем не договаривался. Вы общались с моими родителями, которые на этом настаивают. А я — лишь невинная жертва их произвола. Если вдуматься, — оживился Ли, — это тирания чистейшей воды, сэр! Насилие над моей волей. Дремучее средневековье какое-то! «Изволь пойти туда, а то лишим тебя наследства!» Вот что сказали мне драгоценные предки. «Возвращайся к сеансам мозготраха, а то вышвырнем тебя на улицу и оставим без куска хлеба!» Можете себе представить?

— Что они на самом деле тебе сказали?

Ли сделал вид, что не расслышал, и продолжил балаган:

— Этим возмутительным делом должны заняться органы социальной опеки, следящие за благополучием детей. И вы, — он ткнул обвиняющим жестом во внимательное лицо, — являетесь частью заговора, j'accuse!

— Ты несовершеннолетний, Ли, — сказал доктор Льюис спокойно. — Твои родители имеют право принять такое решение. И я его поддерживаю. Здесь нет ничего, что требовало бы вмешательства государства.

Ли почувствовал первый приступ раздражения из-за того, что ему пока не удалось вывести психолога из себя.

Нужно поддать жару.

— Я обращусь в прессу, — заявил он. — Наверняка кто-то заинтересуется тем, что вы заставляете несовершеннолетних выкладывать интимные секреты. «Подросток под гнетом давления!» Желтые газеты вас распнут, уж я постараюсь.

— Я знаю, что ты не первый раз прибегаешь к шантажу. Очень жаль, что ты так поступаешь, — доктор сокрушенно улыбнулся.

— Засуньте свое сожаление себе в задницу.

— Напрасно ты выбрал тактику, испытывающую мое терпение на прочность. Мы могли бы сэкономить уйму времени, если бы ты признал, что я не откажусь от тебя.

— Да идите вы!

Спрыгнув с кресла, Ли шагнул к окну. Остановился, демонстративно повернувшись к доктору спиной. Терраса перед домом была вымощена серой плиткой, зеркально блестевшей после недавнего дождя. С этих плиток можно есть, как с тарелки. В таком дворе не кидают окурки, битые бутылки и пакеты из-под чипсов, а, если и кидают, весь мусор исчезает сам, как по волшебству, в страхе перед тем, что его начнут анализировать и раскроют всю его неполноценную природу, вежливо поблескивая очками.

Доктор Льюис деликатно покашлял, не выказывая других признаков нетерпения.