— Разве Консуэла не приходит, чтобы делать уборку? — удивилась мать.
Это было единственное, что она смогла услышать.
— Я давно ее не видел, мы с нею не совпадаем в плане графика посещений. Но, судя по тому, что золой тут все не засыпано, наша Золушка приходит. Простейшая логика.
— Причем тут Золушка?
— О’кей, не Золушка, а фея. Консуэла — невидимая добрая фея, наводящая порядок в нашем дворце. Телепортируется сюда из Мексики, потом обратно.
— У нее есть ключи, я сама их вручила ей перед отъездом.
Ли захотелось кричать, он скомкал в кулаке простынь и с силой дернул ткань.
Из всех чужих, посторонних, ничего не значащих людей те, кто произвел его на свет и платил по счетам, были самыми чужими. Они казались такими же плоскими, как картинки в комиксе, даже хуже, картинки, по крайней мере, оживляло воображение художников и читателей.
— Да, мама, я знаю, иначе она бы не смогла открыть дверь, и в доме было бы очень грязно, поэтому я довольно быстро догадался, что у Консуэлы есть собственные ключи, — сказал он и душераздирающе зевнул. — Извини, у нас раннее утро, и я очень хочу спать.
— Да-да, милый, конечно, — засуетилась мать. — Мы просто голову теряем с этим проектом, иногда забываешь, как тебя зовут, не только про разницу во времени. Боюсь, нам придется задержаться на пару месяцев дольше, чем планировали. Потерпишь без нас еще немного?
— Потерплю, — бросил Ли равнодушно, больше не желая притворяться.
Ему не было до них никакого дела, а им, сколько бы они ни разыгрывали заботу, был безразличен он сам. Они жили какой-то пятнистой, насыщенной, концентрированной, как питательный бульон, жизнью, ставили на дыбы города, пили «чайный кофе», поедали деревянными палочками блюда с названиями вроде «битва дракона с тигром», дышали другим воздухом — туманом, состоящим из воды и йодистых паров моря, смотрели в другое небо, такое мокрое и низкое, что оно почти лежало на захламленном асфальте днем, такое высокое и непроглядно черное, что в нем можно было усомниться ночью. Там, где они жили, давно наступило будущее, отменившее «вчера» и почти не оглядывающееся на «сегодня», оно летело по сверхскоростному шоссе и смотрело только вперед, прямо перед собой, как коматозник в ступоре.
Ли не сомневался, что у родителей была единственная линия вероятности, безупречно простая, идеально прямая, проведенная строго из пункта А в пункт Б, и увлекательная, как ковыряние в носу.
Он повернулся на бок, изучая вмятину на соседней подушке, оставленную головой Крис, и след от ее тела на простыне. Прошло несколько дней, а он еще ни разу не перестилал постельное белье, водя пальцем по вмятинам и складочкам, обрисовывал контуры засохших пятен, зарываясь носом в ткань, чтобы почувствовать запах ее кожи. Ему хотелось, чтобы мать с ним попрощалась, и можно было бы снова задремать, вспоминая, чем они с Крис занимались на этой кровати, как катались по ней, тяжело дыша, сливаясь друг с другом…
Он натужно закашлялся, чтобы не выдать себя, и сделал успокаивающий вдох, умиротворяя заколотившееся сердце.
— Ты здоров, милый? — спросила мать встревоженно.
— Я совершенно здоров, — заверил он.
— Не простудился? У тебя ничего не болит? К врачу сходить не нужно?
— Не простудился, ничего не болит, к врачу не нужно.
— А когда ты последний раз был на осмотре?
— Не помню, мам! Зачем мне осмотр, если я в порядке?
— А как твоя голова?
— На плечах, — Ли начал закипать. — Мам, можно мне еще поспать? Скоро в школу, хорош я там буду, если не высплюсь. Простейшую теорему Ферма не смогу доказать.
— Она же не имеет доказательств, — Ли услышал, как мать щелкнула зажигалкой. — Выдумщик ты, всегда таким был.
— Она уже давно имеет доказательства, твои сведения безнадежно устарели. А я никакой не выдумщик, ма!
Он заводился все больше, хотелось заорать: «Оставьте меня, блин, в покое! Возвращайтесь на свою долбаную вечеринку и прекратите изображать из себя родителей, я все равно не поверю!»
— Раньше ты, — она замялась, и истерично залившийся саксофон приглушил ее слова, — раньше ты часто выдумывал разные вещи. И это было проблемой.
Ли рывком поднялся на постели, резко отбросив одеяло.
— Что? — прошипел он. — Что ты хочешь этим сказать?
— Ты знаешь, — скованно ответила она, глубоко затягиваясь сигаретой. — Твои детские фантазии.
Связь по мобильному телефону была неважной, воздух то потрескивал, то мелодично звенел, но сейчас Ли отчетливо услышал каждое слово. Похоже, мать ушла куда-то от сосредоточия людей: музыка и голоса стихли.
— Какие фантазии? — спросил он; этот унылый разговор приобретал новое нехорошее направление.
— Про путешествия на машине времени, инопланетян, разные миры…
— Это называется — воображение! — завопил Ли, сбрасывая личину примерного сынка, грохнувшуюся на пол и разлетевшуюся вдребезги. — Оно бывает у мыслящих людей, знаешь, у тех, у кого есть мозги! А они у меня всегда были, и получше, чем у вас с папашей.
— Ли, успокойся.