Словно в подтверждение его догадки из темноты раздался рёв такой силы, что в сравнении с издавшим его существом взрослый бомаш мог показаться блохой. Рёв раздался совсем близко. Кровь застыла в жилах Юана, и он почувствовал, как между ног расползается тёплое влажное пятно. Бежать. Бежать! Но тело словно примерзло к камню, а ноги превратились в ледяные колонны. Из глубины груди поднимался вопль, наконец прорезавшийся и разорвавший тишину вокруг. Ответом ему стал вой ветра и рёв твари, скрывающейся в темноте и почуявшей добычу.
Загребая руками песок, Юан бросился бежать, оступился, рухнул; лодыжку пронзила боль. Почтмейстер вскочил и вновь побежал во тьму, хромая и истошно визжа. Страх гнал вперёд, заставляя забыть о жуткой боли в ноге. Из тьмы за спиной слышался топот существа, бросившегося вдогонку. Тварь настигала его. Интересно, каким будет конец? Кто-то говорил о всей жизни, мелькающей перед глазами за миг до смерти… Но Юан видел только тьму и чувствовал лишь страх…
Мимо его лица промелькнула летевшая навстречу вспышка пламени. Рухнув, Юан перевернулся на спину и успел увидеть, как брошенное кем-то горящее копье вонзилось в его преследователя. Вспышка на мгновение осветила омерзительно белую, в розоватых прожилках кровяных сосудов кожу, усеянную множеством отростков, напоминающих щупальца… Тошнотворная исполинская тварь испустила вопль боли и удивления, но Юан почти не слышал его: он наконец-то лишился чувств, ощутив за миг до блаженного забвения, как чьи-то руки подхватили его и поволокли в темноту.
Всё было в порядке. Он не мог встать с постели, мог лишь смотреть по сторонам, но всё было хорошо: их дом, суетящиеся на полу роботы-уборщики… Запах соли, как на Эвтерпе… Вдруг на него полились струи дождя, и он увидел её лицо… Над ним склонилась Тейра… Лицо и комната стали расплываться в потоках дождя, словно нарисованные акварелью, а смуглое лицо Тейры бледнело и превращалось в жуткую маску…
Юан вскрикнул: маска стала лицом… ужасным лицом призрака, мертвенно-бледным, худым, с острыми чертам и прищуренными жуткими блеклыми глазами без зрачков, в которых отражалось пляшущее пламя… Сердце бешено колотилось, но бледное лицо оставалось бесстрастным, и почтмейстер постепенно успокоился, а затем, присмотревшись, с облегчением понял, что перед ним человек, пусть и невероятно бледный и наверняка практически слепой. Должно быть, это следствие жизни во мраке, в вечной холодной тьме этого Ада… Стоило подумать о Тенебрии, как бурным мутным потоком хлынули воспоминания: Эвтерпа, бар, Потерна… чудовище, бегство во тьме, горящее копье…
Вместе с воспоминаниями вернулась и боль: лодыжка пылала: должно быть, он сломал её, спасаясь от твари. Желудок словно скрутили узлом, горло саднило, а кожа зудела так, будто он всю ночь провалялся в сугробе из битого стекла. Повернув голову, Юан понял, что попал в нечто вроде небольшой пещеры или землянки. В дрожащем тусклом свете маленького костра мерцала влага на покрытых рисунками и письменами стенах. Среди какой-то утвари, копий и огромных костей, лежавших на песчаном полу, Юан увидел два сидящих силуэта. Прищурившись, он сумел рассмотреть их получше и понял, что перед ним укутанные в шкуры женщина с ребёнком. С их бледных лиц, бесцветных, испещренных трещинами и складками, как старый пергамент, на пламя смотрели такие же водянистые, незрячие глаза, как и у склонившегося над Юаном мужчины. Казалось, еще немного, и его ветхая, полупрозрачная кожа надорвется на острых скулах, как бумага. Юан провёл пальцами по укрывавшей его шкуре с едва слышным шуршанием, и лица сидящих тут же повернулись к нему. Слабое, редуцированное зрение, но прекрасный слух, как у летучих мышей и других обитающих во мраке тварей, никогда не видевших света, подумал Юан, и мысль эта вызвала ужас, лишь усилившийся от осознания того, кем в действительности были его «спасители».