Давно сюда никто не заглядывал. Паутина. Гнилой запах стоячей воды. Пыль гирляндами свешивается с потолка. Ступеньки гнутые, неприятно мягкий пол, и не разберешь в полумраке, что там, под ногами: плесень, лишайники, клочья давно истлевшего половика или просто вековая грязь. Сколько раз Марта представляла себе эту дверь — тяжелую, склизкую и сырую. Сколько раз видела во сне. Ручка отвалилась. Трещины, как глубокие морщины, избороздили темное дерево. Но ключ повернулся в замке легко, точно заговоренный — ее ожиданием, страхами, ее наивной верой. В узком подвальном помещении оказалось неожиданно светло и пахло иначе, не как в остальном доме — не старостью, а стариной. Марта неторопливо пошла вдоль выстроенных у стены стульев, корзин, плетеных кресел и чемоданов, вдоль складных трехстворчатых зеркал и полок, заставленных высокими кувшинами, кринками и бутылями с вином. Она как будто очутилась не то в антикварной лавке, не то в некоем волшебном мире, где время дремлет, свернувшись калачиком, в позе эмбриона. Мир-младенец, еще не познавший взрослых разочарований.
Фрау фон Лурен погрузилась в уютные воспоминания — глубокие, дозачаточные. Вещи говорили с ней тихо, смутными голосами, убаюкивали. Заслушавшись, Марта споткнулась и с налета ухватилась рукой за полку. Та качнулась, стоящий на ней глиняный кувшин повалился на бок, и — словно кто-то распахнул окно в ясный день — к ногам фрау фон Лурен хлынул золотой водопад. Марта оцепенела, прижав руки к груди, захлестнутая властным чувством дежавю. Она не удивилась, нет. Ведь этой минуты она ждала всю жизнь. Дождалась… Старинные монеты катились по полу, забиваясь под кресла и стулья, собираясь в солнечные лужицы, и все текли, глухо шелестя, из опрокинутого кувшина. «Вот если бы раньше, — думала Марта. — Что же ты так долго молчал, Фредерик? Ты один знал, откуда ключ, — и молчал!»
Как бы все сложилось, доберись она до нужного замка шестьдесят лет назад? Бог с ними, с дворцами и самолетами. Она могла бы уехать в город и поступить в университет. Марта всегда хотела стать учительницей. Наверное, вышла бы замуж, родила сына или дочь, а может, и двоих, а еще лучше троих детей. Любовь не товар, но все-таки богатая и образованная невеста — это совсем не то, что нищая и полуграмотная. А что теперь? Прожитые годы обратно не выкупишь. Завещать деньги — и то некому. Она и брат — последние зеленые веточки на мертвом стволе, и то скоро засохнут. Разве что гроб дорогой заказать да ангела мраморного на могилу?
Марта печально усмехнулась. Глупое тщеславие. Земное сокровище надо тратить на живых, а не на мертвых. Сколько хороших людей вокруг, и у каждого своя мечта. Каждый достоин подарка. Вот хоть мальчик этот, почтальон. Как его? Пауль? Петер? Влюбленный, точно влюбленный. По глазам видно.
«Надо бы ему помочь, поддержать. Пусть женится, хозяйство заведет, дом построит. Молодым деньги нужны, а мне и деревянного креста на могиле хватит», — подумала фрау фон Лурен, и мысли ее опять обратились к вечному.
Наталья СОРОКОУМОВА
ЗАВИСИМОСТЬ
Он стоял над её гробом — поникший, бледный, совершенно без сил. Даже скромные цветы в его руках обвисли, пропитанные дождем. Теплые капли сыпались с низкого неба, стучали о полированную крышку закрытого гроба, разбивались и мелкими брызгами осыпали венки и букеты. Родственники и друзья Евы смотрели на гроб и на Грея, убитого горем, и пора было опустить гроб в могилу и разойтись, но никто не смел произнести ни слова, и даже священник молчал, ожидая, когда Грей очнется и знаком даст разрешение окончить затянувшуюся церемонию.
Но Грей не двигался. Он невидящим взором уставился на крышку коричневого ящика, и вода стекала с кучерявых волос на лоб и щеки. Где-то очень далеко прогремел гром, и дождь стал слабеть, однако по-прежнему все стояли и ждали. Присутствующие недоуменно переглядывались, мол, горе горем, но пора и честь знать. Священник нетерпеливо кашлянул.
Сестра Евы — красавица Анна, высокая, стройная блондинка с ангельским личиком и залегшей тенью под заплаканными глазами, тихо подошла сзади к Грею и положила тонкую руку ему на плечо. Он вздрогнул от этого прикосновения.
— Джон, пора отпустить её, — прошептала Анна. — Все промокли и замерзли.
— Не могу поверить, что Евы больше нет, — сказал он в тысячный раз за этот день. В его голосе не было никаких эмоций.
— Джон, пожалуйста, — тихо сказала Анна.
Он сглотнул и осторожно положил цветы на крышку гроба. Анна подала знак рабочим — опускайте.
Все сразу облегченно задвигались. Священник, сохраняя скорбное выражение лица в соответствии с обстановкой, подошел к матери Евы — надменной старухе с сухими глазами, — что-то сказал ей успокаивающе, а та энергично закивала в ответ.
Грей опустил руки. Уходить он не хотел, и Анна почти силой увлекла его к машине. Громко хлопнувшая дверь и звук заведенного двигателя не вывели его из состояния ступора.
— Не могу поверить, что её больше нет, — опять сказал он, уставившись в окно.