Наконец, от отчаяния и безнадежности, я решил пойти ва-банк и встретиться с ним, чтобы оправдаться, а если потребуется, и пригрозить ему. Я написал профессору довольно безрассудное письмо, где выразил свои устремления, и, что мне показалось чрезвычайно разумным, предоставил ему целую неделю, чтобы оправиться от удивления и вероятного ужаса. Теперь мне оставалось только страдать и прикидывать свою дальнейшую судьбу.
Всю неделю я прожил в таком напряжении, что чуть не свалился с жесточайшей лихорадкой. Первоначальные безумные надежды сменились куда более трезвым отчаянием. Когда в пятницу вечером я появился у входа в дом профессора, то был так похож на сонный, загнанный, изможденный призрак, что даже мисс Джокаста, грубая и бесчувственная старая дева, приходившаяся Серду сестрой, встретила меня с сочувственной жалостью и предложила угоститься мятным чаем.
Профессор Серд еще не вернулся с заседания факультета. Буду ли я его ждать?
Да, к каким бы печальным последствиям это ни привело, пусть будет, что будет. А мисс Абби?
Абсцисса отправилась в Уилборо навестить школьную подругу. Пожилая дева постаралась устроить меня поудобнее и удалилась неизвестно куда, чтобы заняться лишь ей одной ведомыми делами.
Какое уж тут удобство! Тем не менее я, преисполненный противоречивых чувств, характерных для кризисных моментов, уселся в огромное шаткое кресло и весь превратился в ожидание, с ужасом и надеждой готовясь услышать шаги, возвещающие о появлении человека, которого я жаждал и боялся увидеть, как никого другого на этом свете.
Так я просидел не меньше часа, постепенно погружаясь в тревожный полусон.
Наконец профессор Серд появился передо мной. Едва различимый в сумерках, он уселся напротив меня, и мне показалось, что глаза у него загорелись злобной радостью, когда он вдруг произнес:
— Итак, молодой человек, вы полагаете, что являетесь подходящим мужем для моей дочери?
Я начал было бормотать всякую чепуху о том, что страшно переживаю из-за отсутствия у меня соответствующих достоинств, и о том, что мне очень хочется завести семью, и все такое прочее. Но он тут же перебил меня.
— Вы неверно поняли меня, сэр. В вашей натуре отсутствуют те математические перцепции и познания, которые только и могут быть основой характера. В вас нет ничего математического. Как сказал Шекспир, «вы годны только для измены, порчи и коварства». Ваш ограниченный интеллект не способен понять и оценить высокий ум. В этом вся разница между вами и нами, Сердами, между инфинитезимальной и нефинитной величинами, если можно так выразиться. Увы, рискну заметить, что вы не в состоянии охватить умом даже проблему курьеров!
Я признал, что проблему курьеров, скорее всего, следует классифицировать как отсутствующую в перечне моих познаний. Я выразил сожаление по этому поводу и пообещал исправиться. Я смутно надеялся, что моя судьба, может быть…
— Деньги! — раздраженно воскликнул он. — Послушай-ка, парень! Неужели ты надеешься подкупить римского сенатора звоном медяков? Нет! Все твое хваленое богатство, которым ты кичишься, даже если разменять его на монеты в десятую долю цента, не покроет и десятой части того пространства, которое охватывает взгляд человека, оценивающего орбиты планет и охватывающего разумом саму бесконечность.
Я торопливо заверил его, что никому не собираюсь навязывать свои дурацкие доллары, и он продолжал уже поспокойнее:
— Ваше письмо меня немало удивило. Я полагал, что вы последний человек в мире, который мог бы надеяться получить от меня согласие на женитьбу. Однако, заботясь о вашем будущем… — и вновь я заметил в его маленьких глазках зловещие огоньки. — …И еще больше заботясь о счастье Абсциссы, я решил, что вы сможете на ней жениться… При некоторых условиях. Да, при некоторых условиях, — повторил он, едва скрывая ехидную усмешку.
— И что это за условия? — с энтузиазмом воскликнул я. — Просто назовите их!