Млечный путь

Она пришла как-то вечером домой какая-то вся странно собранная и даже напряжённая. Тряхнула чёлкой и сказала: – Мама, познакомься, это Роберт. Он заканчивает университет, мы скоро поженимся и уедем жить в Сан-Франциско. Там его родители. Из-за дверного проёма в коридор вплыл высокий обаятельный мулат. Он улыбался и держал мою дочь за руку. Сначала я подумала, что это первоапрельская шутка (было как раз 1 апреля), но я быстро поняла, что никто не шутит, это всё правда, и что мне теперь делать, я не знала.

У меня было три варианта поведения. Первый: «Как я рада. Будьте счастливы, благословляю». И дальше приступать к практическим вопросам – свадьба, отъезд, где будут жить, что делать с институтом и т. д.

Второй: «Ни за что! Через мой труп! Ты с ума сошла! В чужую страну, где у тебя никого нет! В чужую семью! Бросаешь институт! Бросаешь меня, которая тебя растила, кормила, учила! И ради кого! Ради этого? Ты его совсем не знаешь! Ты – сумасшедшая дура! Подумай головой. И вообще, ты ещё слишком молода для любого замужества, тем более для такого!» Потом слёзы, вопли, сопли, упрёки и т. д.

И третий вариант. Ничего пока не высказывать. Поговорить, разузнать, наладить контакт, потянуть время, а там, может быть, аккуратно отговорить. Я выбрала третий вариант. Старалась держать себя в руках, ведь всё ещё можно изменить. Я накрыла ужин. Даже улыбалась. Говорила на светские темы, только иногда задавала вопросы, чтобы не набрасываться сразу. Я видела, что Вера довольна. Роберт очень хорошо говорил по-русски с мягким акцентом и всё время улыбался. Но когда Вера вышла на кухню помыть посуду, я сразу перешла на английский, чтобы наш разговор не был ей понятен. Вере не очень-то давались языки, поэтому, хоть она и учила английский, словить смысл нашего разговора, да ещё сквозь шум воды, она бы не смогла.

Я стала быстро говорить Роберту, что очень обеспокоена, что Вера молода и не знает жизни, и что она плохо владеет английским. И что, возможно, это просто первая любовь (ну, в крайнем случае, вторая, подумала я, зная её предыдущее увлечение). У неё ещё нет образования, кем она будет работать? Я не хочу, чтобы она была просто домохозяйкой. И неизвестно ещё, как к ней отнесутся его родители. Роберт выслушал всё с неизменной улыбкой и стал спокойно отвечать. Он сказал, что очень любит мою дочь, что сделает всё для её счастья, благополучия и спокойствия. Он сказал, что в языковой среде она моментально выучит английский именно потому, что очень молодая. (Вере тогда только исполнилось девятнадцать.) Он сказал, что ему двадцать семь лет, что у него два хороших образования и в Сан-Франциско он может рассчитывать на хорошо оплачиваемую работу. Он легко сможет оплачивать Верино обучение в колледже по любой специальности, какую она только пожелает. Он сказал, что его родители очень состоятельные люди у них большой дом в Сан-Франциско. Но как только Роберт с Верочкой приедут в Штаты, и он устроится на работу, он сразу снимет или даже купит свой собственный дом. Родителям он уже обо всё сообщил, послал фотографию Веры. Они одобрили его выбор и с нетерпением ждут их приезда. Его мама – адвокат, имеет свою контору, а отец (вот он как раз темнокожий) – врач-уролог, работает в хорошей клинике.

Верочкины перспективы казались безоблачными. Но Роберт понял и то, о чём я не сказала. – Я понимаю, что вас беспокоит разлука с дочерью. Если Вы будете очень скучать, то мы будем рады, если Вы переедете к нам в Сан-Франциско. Для вас не будет сложным устроиться на хорошую работу, поскольку Вы превосходно владеете английским языком. А такая очаровательная дама, как Вы, легко найдёт себе там достойного спутника жизни, если, конечно, захочет. Я улыбнулась и сказала: – Спасибо за комплимент, я подумаю.

Короче, когда Вера вошла в комнату с электрочайником в руках, я уже испытывала к Роберту и симпатию, и доверие. Постепенно я смирилась с необходимостью отпустить дочку в Америку, но ехать туда сама я категорически не хотела. И поэтому мне было очень грустно. Подумав о предстоящей разлуке, я начинала плакать. Я буду приходить в пустую квартиру. Я буду знать, что она не забежит даже на минуту, что она не придёт со своим мужем на обед в воскресенье, что я не приду к ней в гости. Я буду до боли хотеть её видеть и буду знать, что это невозможно. И по телефону так уж много и так уж часто не поболтаешь, даже если ухлопать на это всю зарплату (скайпа ещё не было) – разница во времени одиннадцать часов: у них день, у нас ночь. Я лила слёзы почти непрерывно, пока они не уехали, я лила слёзы, представляя свои будущие страдания. А когда они уехали, страдания и слёзы, как ни странно, прекратились. Я вдруг поняла, что рабочая неделя пролетает очень быстро, а в субботу Вера обязательно звонит, и мы обязательно долго болтаем. А в воскресенье звоню ей я, и мы опять долго болтаем, и всё это оказалось не так страшно.