Да кому они нужны, деньги и земли. Вот если б хоть одна родная душа осталась у него на белом свете! Мать в сырую землю легла, невеста повесилась, а виновник ее смерти где-то гуляет, жрет и пьет вволю…
На глаза Василия навернулись слезы, и, на мгновение потеряв бдительность, он ответил:
— Чтоб сыскали того стервеца, что снасильничал мою Настену.
— У-у, этот сыщет, не сумлевайся, — важно кивнул Савелий. — Уж для такой-то малости моему хозяину только пальцем шевельнуть. Давай, Васьк, переходи к нему на службу. Тем паче, сказывают, твой князь-то опростоволосился?
— Как так?
— Не слыхал? — рассмеялся чернобровый. — Вроде бы поймали на Волоцкой дороге посыльного с грамоткой, Дмитрием Михалычем твоим писанной. Будто зовет он на престол московский шведского королевича. Сказывают, князь от грамотки той на Земском соборе отрекался, мол, она подметная, и на том крест целовал. Но многие тепереча на него злы, и веры ему стало меньше. Неужто и правда не слыхал? Разве ты не при его особе состоишь?
— Нет. То есть, вестимо, состою, но ныне у меня особенное дело. Кто ж заместо князя грамотку-то написал?! Сведаю — самолично придушу поганца!
— Постой-постой, особенное дело, сказываешь? А это не ты ль мальчонку охраняешь, коего на алтаре нашли?
Василий почувствовал, что как раз это и интересовало непонятного Гришку. Похоже, они подходят к самой сути… Ладно, мил человек, давай, выпытывай, посмотрим, кто окажется хитрее. Он улыбнулся и беззаботно кивнул:
— Я.
— Ого, так ты ж моему хозяину и надобен! — обрадовался Ковров. — Слухай, что скажу. Есть к этому дитяте у него свой интерес, и ежели ты ему пособишь, так и обидчика Настены сыщешь, и сам обогатишься. Поверь, мой Иван Петрович не поскупится.
— А что делать-то надобно? — Василий по-детски распахнул глаза, всячески демонстрируя желание помочь неведомому Ивану Петровичу.
Савелий внимательно посмотрел на него, придвинулся поближе и зашептал:
— А вот чего. Нынче вечером выведи мальчонку во двор, а я к забору подъеду с улицы. Со мной тоже дитя будет, такого ж росту и возрасту. И мы в темноте мальцов и поменяем. Тебе-то различия нету, которого охранять, а хозяин мой за это позорника того сыщет да деревеньку тебе в удел даст. Ну, согласен, что ли?
"Так вот оно что! — похолодел Василий. — Богом данное чадо хотят на чьего-то сынка подменить! Ну все, нехристи, теперь вы попались!"
Боясь спугнуть удачу, он напустил в глаза дури и преданно кивнул.
— Сделаю. Только и ты уж не подведи меня, Гриша. Надобно, чтоб твой Иван Петрович непременно сыскал того, кто Настену… Ну и деревенька, вестимо, лишней не будет.
— Не подведу, не сумлевайся. Эх, паря, мы с тобой таких делов понаделаем! Ну, вот и Орбат. Ступай, Васька, да про встречу в вечеру не запамятуй.
Глава 7
На следующий день в крестовой палате боярина Шереметева беседовали трое. Сам хозяин сидел на покрытой бархатной накидкой лавке, привалившись к бархатной же подушке. Напротив него на мягком стуле с резной спинкой восседал Дмитрий Михайлович Пожарский. Третьим был князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Невысокий, плотный, с прямым носом и широкой, окладистой бородой, он два года возглавлял первое ополчение и держал поляков в осаде до прибытия второго, а потому, как и князь Пожарский, носил гордое звание Спасителя отечества.
Все трое были сосредоточены, даже мрачны. Накануне Василий, прибежав к хозяину с докладом, застал у него Трубецкого и поведал обоим о плане подмены мальчишек. Князья, снесясь с Шереметевым, попытались схватить таинственного "Гришку", но тот вырвался и дал деру, оставив в руках преследователей маленького Алешу.
— Эх, жаль, вечор того стервеца не поймали, — вздохнул Федор Иванович. — А все твои, князь, челядинцы, до чего нерасторопны.
— Не беда, — отмахнулся Пожарский, запустив руку в густую кудрявую шевелюру, — дознаемся.
— Давайте-ка, други, помыслим, что нам ныне вестно учинилось, — Трубецкой встал и прошел по комнате. С минуту постоял, разглядывая обитую дорогим красным сукном стену.
"Надобно вычислить негодника, что это дельце с подменой мальца замыслил. Ох уж эти бояре, так и норовят к венцу подобраться. Как освобождать их из полона, так Трубецкой, а как речь о державе, так обо мне и позабыли. А разве ж я не заслужил? Москву осадил позапрошлым летом, когда о Пожарском еще никто и не слыхивал! А из Китай-города кто ляхов нонешней осенью выбил? Кто живота не жалел, ведя дворян и казаков на приступ? Кому "за многие службы, за храбрость, за правду и за кровь" Шенкурск с землями в удел пожалован?"