Младенец Фрей

Бегишев резво для своих объемов поднялся и жирным кулаком попытался своротить своей приятельнице челюсть, в чем ему помогал телохранитель Алик, который ловко заломил Антонине руки за спину, чтобы Бегишеву было удобнее ее бить. Но Антонина не желала, чтобы ее били по лицу, и потому начала лягаться, выкидывая вперед поочередно толстые крепкие ноги в черных чулках.

– Не сметь! Не сметь! – кричал Фрей. – Я запрещаю вам этот мордобой!

Андрей быстро поднялся, так как битва перемещалась в его сторону и Антонина с державшим ее Аликом вот-вот должны были на него свалиться. Он успел вовремя отпрянуть, потому что они все же свалились в его кресло, оставив в тупом недоумении Бегишева, который в очередной раз промахнулся.

Наступила тишина, и хриплый голосок Маннергейма подытожил:

– Посуды-то побили, посуды… не расплатиться.

Посуды побили не так уж много, нечего было особенно и бить. Скорее всего Маннергейм имел в виду бутылки со спиртом и вином – вот они пострадали, как пострадал и ковер, по которому разлилось пахучее озеро с заливами и островами.

– Вы куда? – спросил Бегишев, заметив, что Андрей уже подошел к двери. – Праздник-то еще не кончился.

– Но стал слишком шумным, – сказал Андрей.

– Дружеская вечеринка, как без споров! – сказал Бегишев, широко улыбаясь, вернее, стараясь это сделать – для такого его лицо не было приспособлено. – Мы же еще ничего о вас не знаем.

Андрей хотел было сказать, что это – не его идеал вечеринки, но Фрей почуял неладное и буквально повис на нем, оттаскивая от двери:

– Вы обязаны остаться, просто обязаны. Мы все единогласно избрали вас своим товарищем. Не думайте, что мы такие простые, нет, нам уже многое о вас известно.

Что случилось? Что они могли узнать? И где? Допустим, что на судне у них есть свой осведомитель, даже допустим, что они проверяли списки всех членов конференции. Сто пятьдесят человек. Но ради чего?

– Вы думаете, – Фрей проявил завидную проницательность, – вы думаете сейчас: «Не верю я этим чайникам. С чего бы им проверять личные дела сотни писателей?» А ведь вы не правы! Некоторых мы и без того знаем – с кем сотрудничали, кого читали. Вы знаете, например, что на борту нашего парохода находится известный писатель Михаил Кураев?

Андрей ничем не выразил согласия либо удивления.

– Хороший писатель. Его уже переводят на иностранные языки. Но его творчество вызывает у нас некоторые сомнения. Почему? А потому что в своей повести «Капитан Дикштейн» он с сочувствием описывает Кронштадтский мятеж, восстание оголтелых левых эсеров против нашего рабоче-крестьянского правительства. – Последние слова получились с отличным ленинским грассированием – Андрей чуть было не похвалил Фрея. – А вот про вас, Андрей Сергеевич, мы ничего не знали.

– Плевали мы на тебя, если бы не чемодан, – пояснила Антонина.

– Вы пришли ко мне на помощь, – сказал Фрей. – И вам, наверное, показалось – какие неблагодарные люди!

– Я это пережил.

– А вот мы не пережили, – сказал Бегишев. – Какого черта в наши дни человек кидается за чужим чемоданом? Значит, он дурак или провокатор.

– Дурак, – признался Андрей.

– А где вы работали до института археологии?

– В разных местах, – сказал Андрей.

– И не сидели? – вмешался Фрей.

Они втроем по очереди задавали вопросы, сразу отрезвев. Они с трудом могли дождаться очереди – как будто в тире с одним ружьем на всех: оживившийся Бегишев, помолодевшая Антонина и выросший на голову Фрей. Алик тем временем убрал осколки, откуда-то достал новые бутылки и открыл их. Никто, кроме Андрея, не обращал на него внимания!

– А что вы делали в Бирме? – спросил Фрей.

– Это было давно. Я там участвовал в раскопках.

Хорошо, если они не очень тщательно копали – могли бы узнать нечто лишнее.

– Почему именно вы?

– Потому что я знаю иностранные языки.

– Зачем вам это понадобилось?

– У меня способности к иностранным языкам. И диплом. Не знаю, что вас больше устраивает.

– Не иронизируйте, – заметила Антонина. У нее оказался наибольший опыт (или способности) к допросам. – Мы спрашиваем дело.

– Мы спрашиваем дело, – подтвердил Маннергейм, который не принимал участия в допросе, а подливал себе пепси-колу из большой пластиковой бутылки и заедал конфетами.

– И мы хотим вам доверять, – сказала Антонина.

– Вы слишком добры ко мне.

– Опять ирония?

– Я так неудачно устроен.

– А если бы вы знали, батенька, – сказал Фрей, – что мы ставим себе целью возвращение социалистического общества в нашу страну, как бы вы к нам отнеслись?

Теперь надо было ответить убедительно. Они тебя слушают, они смотрят, они нюхают воздух, который тебя окружает, они – стая, готовая тебя растерзать или отодвинуться, чтобы уступить тебе место у растерзанной антилопы. Ну, отвечай!

– Это никого не касается.

– Но почему? Не стесняйся. – Фрей мог быть убедительным, даже трогательным, когда нужно. – Говори.

– Я рос и воспитывался в коммунистической семье… – сказал Андрей медленно, запинаясь. – Я был комсомольцем, я во многом сомневался… и были сложные времена.

– Так, – согласился Фрей. – Ты прав.

– Перелом мне… перелом дается непросто.

– Нам всем непросто! – сказала Антонина.