Мюнхен

— У меня трудностей не было.

— А не думаете ли вы, что после смерти Ленина власть коммунистов в России будет свергнута?

— Не будет.

— Так вы иного мнения, чем Томаш Масарик! — Чиновник показал на портрет и выдавил из себя, словно читал проповедь: — Почему вы приехали в республику? Вас готовили в качестве пропагандиста? Какие инструкции вам дали перед отъездом? Вы не боитесь, что мы вас арестуем? Вы знаете, что наша республика не признает советскую власть? Что вы усмехаетесь?

Ян действительно усмехнулся и не ответил на вопросы чиновника.

Чиновник встал и сказал:

— Эти документы останутся в нашем сейфе. По ним видно, что вы служили в войсках большевиков. Чехословацкая репатриационная миссия в Москве выдала вам формуляр, из которого видно, конечно, только посвященным в это дело, что вы служили в Красной Армии. Хе-хе… Но ничего, внизу в бюро вам дадут справку, что вы по всем правилам зарегистрировались. Мы — свободная страна, живите себе здесь с женой свободно и не суйтесь ни в какие дела.

Он подал Яну руку, в глазах у него появилось что-то похожее на сочувствие и приветливость.

— Но как мы будем ходить по Праге без документов? — спросил Ян.

— У нас в республике эти вещи не требуются. Демократия вас охраняет, вы это скоро узнаете.

Внизу Ян заполнил полицейские карточки на себя, жену и ребенка. За жену он даже расписался.

С легким сердцем он вышел на улицу. Они не узнали, что он собирается уехать! Формуляр «Б» выдал только то, что он служил в Красной Армии. Однако он подлежал амнистии.

Народная улица была полна лент и флагов. Прага готовилась к шестой годовщине 28 Октября[4]. На углу Спаленой улицы продавались фиалки, нежные, как дуновение весеннего ветерка. Ян купил букетик и принес его Тане.

8

Тетушка Ирки уже была вдовой.

— Мой? Он умер через год после войны, — сказала она. — Об Ирке мы узнали поздно, где-то в июне девятнадцатого. Пришли полицейские и спрашивают у мужа, нет ли у нас от Ирки каких-нибудь писем, открыток и вообще чего-нибудь. Мы сказали, что нет. И тут они нам выдали как гром среди ясного неба: «Вы знаете, пани, что его повесили?» У меня ноги подкосились, я закричала. А они говорят: «Пани, не шумите, иначе можете оказаться за решеткой…» Потом они залезли к нам в шкаф, в чемоданы, просмотрели мое шитье — все что-то искали. Не верили, что от Ирки не было писем. Мой все это время лежал, отвернувшись к стене, и не сказал ни слова. Только когда они ушли, мы оба заплакали… Ирка был хороший парень, а виселица — это плохой конец. На фронте его не убили, а повесили свои же! А что плохого он сделал? — Тетя говорила спокойно. — Вы присутствовали при казни?.. Как он себя вел?

— Этого я не видел. Я потом стоял у гроба…

— Вот как получилось… — покачала головой тетя и сняла с головы платок. Капельки пота выступили у нее на лбу. Ее седые волосы были стянуты сзади в узел.

— На что вы живете?

— Я? Сдаю квартиру одному холостяку, пожарнику, а потом, как видите, стираю… Она показала на галерею, где стояло корыто с замоченным бельем. — Я бы и вам могла стирать, если хотите.

— Спасибо…

— Вот и хорошо… А Ленин действительно умер?

— Умер.

— А ведь неправда, что о нем здесь у нас говорили и говорят, да?

— Неправда…

— Я рада услышать это от вас, пан Мартину.

Ян улыбнулся:

— В России уже нет панов!

— А здесь есть, пан Мартину. И старые, и новые.

— А как поживает Фанинка?

— И о ней вы не забыли? Вышла замуж за крестьянина, у нее трое детей. Говорят, она все еще хороша собой… Ирка ее очень любил. У вас нет ничего на память от Ирки, пан Мартину?

— Нет, только здесь, в сердце.

— Вы очень добры.

Все было сказано. Ян встал:

— Я еще к вам зайду.

— Приходите, с женой приходите. Вам ведь не будет стыдно войти с ней ко мне: вы говорили, она бедного происхождения.

— Мы придем.

И тут тетушка медленно произнесла, словно у нее окаменел язык:

— Война закончилась, вместо императора у нас теперь Масарик, но ничего не изменилось. Только муж мой отмучился и Иржичека нашего повесили. А я по-прежнему в этой дыре без окон, все так же стираю, а чтобы я была сыта, этого сказать не могу… Приходите…

К кому еще нужно зайти? Он не знал. Ему не хотелось искать бывших однокашников. Все уже стали большими господами. Мать рассказала ему об этом с горькой усмешкой. Ярда Цейнек — доктор медицины[5]. Он женился на дочери крупного помещика из Либуше, и венчал их сам пан аббат. Олдржих Змек стал доверенным лицом Англобанка. А вот отличник, племянник главного интенданта Рерих, который утверждал, что будет военным врачом, служит всего лишь ассистентом где-то в Пршибраме, а Яначек… О Яначеке мать ничего не знала. Калиба сейчас директор деревообрабатывающей фирмы, женился на Вальде, своей старой любви.

— Они остались верны друг другу, — с укоризной сказала мать.

Ян понял. Маша и он не остались верны друг другу! Он спросил:

— А что с Машей?

Мать покраснела.

— Маша? — задумчиво спросила она. — Профессор Совак ее оставил. Теперь она преподает в лицее во Франции. Она — доктор философии и чего-то пишет.

— Откуда ты это знаешь?

— Кто-то мне об этом сказал, я уж не помню кто.