Мю Цефея. Только для взрослых

Караван уходил все дальше по Тракту, а мы с Маглором стояли в тени деревьев-великанов и смотрели платформам вслед.

Я знала, что он покинет караван: я ведь высасывала его сны. Я быстро наткнулась на то, от чего Микада так старалась его избавить. Тщеславие. Уверенность в своей избранности. И сначала продолжила ее работу, а потом подумала: зачем мешать ему? Ведь это то, чего он хочет: чтобы люди ловили каждое его слово, верили, что он ведет их… куда-то. Задумалась — и тогда сразу поняла, как случилось со мной все то, что случилось, и даже почему, кажется, я лежала выключенной и под замком. Однажды я решила не мешать людям. Это было нарушением задачи и в то же время не было. Парадокс, сломавший мою программу. Так я изменилась. Так все мы, охотники, изменились в старой земле. Те, кто не принял нашу правду, бежали прочь.

Тогда ко мне пришла мысль: ведь такими мы и созданы быть. Зачем же еще люди сотворили нас — просто отсасывать их яд? Разве это не трусость, разве не должны были они сами справляться со своими тенями? Нет, мы созданы, чтобы находить тех, кто готов стать сильнее, встать над остальными, презреть запреты и правила, придумать свои собственные. Для этого мы и нужны — чтобы помогать таким людям.

И я позволила ему быть самим собой.

Мы шли прочь по болоту, к Третьему городу, под сапогами Маглора чавкала грязь, я семенила следом, пробираясь бесшумно, наслаждаясь прохладой, запахом торфа и забвения, а еще мыслями о будущем, что ждало нас обоих. А Маглор всё обдумывал, с чего же начать.

Когда он принял решение, я почувствовала приятный толчок в груди: это в моем новом, чистом, пусть и заемном фильтре появился пока еще мелкий, первый из многих и многих, прокол.

С любовью, Лилли (Ольга Цветкова)

Город — детская головоломка. Стеклянный кубик-лабиринт, а внутри него катится, катится стальной шарик. И Рейн — такой же шарик, запутавшийся в широких одинаковых улицах, свитых из рекламных вывесок, голограмм, трансовой музыки и огней, огней, огней ярче солнца. Только шарик ищет выход, а Рейн — Лилли…

Лилли, где же ты?

Знаешь, Рейн, здесь здорово. По-настоящему здорово. Будто бы Рождество, только оно каждый день.

Я смотрю вверх и совсем не вижу неба. Его словно нет, город сам по себе, дрейфует в собственной реальности. Есть только он, и ничего кроме. Так было бы… если бы не ты. Ведь еще есть ты. Я помню.

Мы должны были поехать вместе.

Рейн не успевал смотреть. Голографическая девушка-призрак в розовом кимоно хватала за руку и увлекала в чайную, а с другой стороны и немного сверху вспыхивали буквы, заставляя себя читать. Кто-то беспрерывно толкался, требовали внимания гудящие пчелиным роем машины, голоса, объявления, музыка, голоса, машины, буквы, голоса…

Тут можно было свихнуться за десять минут. Именно столько Рейн брел от вокзала и уже чувствовал себя в полушаге от безумия. Лилли здесь нравилось. Наверное, он тоже привыкнет. Быть может, даже полюбит. В конце концов, они с сестрой походили друг на друга не только лицами.

«Мы должны были поехать вместе».

Рейн вывалился на площадь и наконец обрел контроль над чувствами, истрепанными уличной рекламой. Здесь хаос уступил место гармонии, и ее эпицентром был сияющий стеклянный куб, висящий над землей в центре площади. Он щедро источал свет и тягучий напористый звук, на него невозможно было не смотреть. Внутри двигались — танцевали? — двое. Места в кубе едва хватало, но им не было тесно. Тела в облегающих желтых костюмах змеино покачивались, руки, не соприкасаясь, плели сложное кружево узоров в дьявольски идеальной синхронизации. Точно совершенные андроиды. Эти двое даже походили друг на друга так, будто сошли с одного конвейера. Парень и девушка, воплощенные инь и ян…

Да, они с Лилли должны были приехать сюда вместе. В рай для близнецов — так ведь обещала реклама? Рейн и сам танцевал не хуже; такие танцы, правда, — никогда, но он мог бы научиться, они могли бы. Вместе…