Мю Цефея. Только для взрослых

Я опустилась на колени, схватила нить — она жгла мне руки, и в голове заорал истошно сигнал опасности, — надавила и задохнулась. Но продолжала давить, крутить, рвать эту дрянь, уничтожать годы служения, смысл своего существования, все, чем я была.

И вот оно растеклось — источающая смрад масляная лужа, а Туллия захрипела и проснулась.

— Шизума… — Она села, оглядываясь удивленно, потом охнула и опустилась назад. — Где… ты? Сердце у меня… заходится…

Меня саму шатало; тело еще сохраняло частичку связи с человеком, но уже осознало, что новой пищи не будет какое-то время и пора переходить в режим экономии. Я ощущала буквально, как замедляются мои движения, мысли, время.

— Я здесь, хозяйка, — машинально ответила я. У Туллии еще хватило сил нахмуриться и пробормотать:

— Не зови меня… так… я просила…

Но если она и хотела сказать мне что-то еще, то уже не смогла.

Я смотрела, как она умирает. Ее хрипы стихли, лицо разгладилось, челюсть ослабла и опустилась. Человек, лишенный жизни, всегда странно меняется. Я и раньше видела это.

Она действительно когда-то просила не называть ее хозяйкой, но… лет тридцать назад, не меньше.

Покачиваясь и спотыкаясь, я добрела до Общих залов. Спектакль, должно быть, уже подходил к концу. Я еще вскарабкалась на крытую платформу, где покоился сундук Микады, но открыть в его стенке потайную дверцу и забраться внутрь уже не смогла. Улеглась рядом, закрыла глаза, и ко мне приблизились мои воспоминания, встали рядом, прикоснулись к плечам, рукам и ногам. У них были человеческие лица и мохнатые паучьи лапки.

Туллия не была первой, подумала я. Их было много — человечков, таких высоких с виду и таких мелких в моих глазах. Каждого я могла увидеть насквозь, только смотреть было почти не на что. В Туллии горела хоть какая-то искра. Поэтому я осталась.

Искра обратилась зеленым огнем, разрушившим ее жизнь. Я в этом не виновата. Она сама хотела… иного. Я просто помогала ей, как могла.

Я стану лучше, нужно лишь найти подходящего человека. Я стану как Микада. Микада светлая, свежая, как летний ливень. Ни капли горечи. В ее глазах мир — доброе, яркое представление, и все люди вокруг благодушны и открыты.

По телу расползалось онемение, воспоминания подступили еще ближе. Я в самом деле превращалась в игрушку, хрусталь в моей голове отчаянно искал хоть кого-то, чтобы зацепиться за него, но вокруг были только глухие и слепые люди, никто из них не мог бы меня почувствовать по-настоящему. Я умирала. Я могла только попрощаться с Микадой. Хоть что-то.

Услышав ее приближение, я собрала последние силы и села. Забраться бы на сундук, как бывало, но и так сойдет. Потом поняла, что совершаю ошибку. Я слишком медленно думала и реагировала, иначе бы догадалась раньше, не тратила столько сил… Жалость к себе заполнила меня, я захныкала и так, хныча и ругаясь, сползла с платформы. С трудом выпрямилась. Больше всего я боялась, что Микада заметит, как же мне плохо.

Но она была весела и счастлива, как обычно.

Я потянула ее в уголок, за очередной бак, туда, где в стене зияла дыра, облюбованная крысами. Микада, ничуть не удивляясь, шла за мной.

— Ты хочешь мне что-то показать? — только и спросила она.

— Так и есть, — прошептала я. И развернулась к ней. Запихнуть ее в дыру у меня бы уже не хватило сил. Последний рывок, самый последний рывок… как же это… так давно… давно…

Что-то шевелилось во мне, я сама не понимала что. Будь я человеком, решила бы, что это инстинкт. Может быть, что-то прошитое в базовой программе, изменить которую я не властна. Что-то, спасающее нам жизни в последние минуты.

Микада смотрела на меня с обычным выражением на лице — довольным и глупеньким. Но потом пленка сползла с ее глаз, свет вырвался на свободу, а с ним и сдавленный всхлип:

— Охотник!

Когти полоснули ее по груди и животу, без какого-либо усилия рассекая и трико, и оболочку от горла до паха. Я увидела, как хлынул электролит, обнажились сердечник и фильтр, много лет служивший ее хозяевам. Он собирал из них все ненужное, слишком темное и рассеивал в Безликой пустоте. Он был совершенно белоснежным, как и ставшая видимой, вибрирующая и поющая нить, связывающая Микаду с хозяином.

Микада скользнула на землю. Ее ручки и ножки дергались, выписывая в грязи удивительные узоры, голова запрокинулась, свет из глаз метался по двору, но темнота поглощала его.

— Охотник… — повторила я, как впервые. И потом еще: — Порченое зерно.

Этим я и была. Порченым зерном.

Я села рядом с Микадой, она еще была жива, если мы вообще бываем живыми, мы умные, но все же вещи. Раздвинула тряпки на своей груди, поразившись вдруг, какие они убогие и грязные. Микада не могла этого не замечать, как и моей вечно измазанной оболочки, и мусорного запаха, и оговорок… Мое сознание уже меркло, и я не сразу смогла вскрыть и себя — один небольшой разрез, второй… строго напротив фильтра. Но потом все же сумела.