Мю Цефея. Магия геометрии. № 4 (5) — 2019

Мальчик и девочка… я и моя двоюродная сестра… но как, как? Ведь на записи — современный Мохабин: реконструкция ФОКа, объявления… Что все это значит? Как они сделали эту запись — таскали с собой бобинный магнитофон с микрофоном?

И что случилось тогда со мной и Викой?

Не помню. Не понимаю. Шкатулка внутри шкатулки внутри шкатулки внутри…

Я сворачиваю направо и бреду по грунтовой колее между кирпичными домиками, несколькими годами вспять сворачиваю налево — деревянный забор, колодец, плешивый кот, колесо от телеги на перекрестке, в жарком воздухе висят лица Вики и Стаса, я прохожу насквозь, год, еще год, улыбки, слезы, семейные праздники, достаю сигарету и закуриваю, дым безвкусный, синеватый, детские сандалии поднимают бурые султанчики пыли, Вика, кричу я, Вика, ты где?..

Прохожу мимо родительского дома. В окне кухни — мама и папа. Мама плачет, уронив голову на стол. Отец смотрит в окно, в ночь, но не видит меня. Я потерялся, я и Вика, и никогда не возвращался назад. Я обхожу дом, но с другой стороны — по-прежнему окно кухни, подпрыгивающие от рыданий плечи мамы, пустота во взгляде отца. Я кричу и машу ему, пытаюсь приблизиться к ограде, но она отдаляется. Обхожу с другой стороны. Окно кухни. Мама. Папа.

Снова обхожу дом. В единственном окне — белое рыхлое лицо, блин из сырого теста. Лицо словно прилипло к стеклу. Оно улыбается. А еще оно меняется. Сначала от меня ускользает характер изменений, но тут я понимаю: что-то не так с глазами. Они растут. Расплываются по лицу: покрывают маленький плоский нос, тонкие губы. Они сливаются в один огромный глаз, который обволакивает голову. Он, этот глаз — блестящий и гладкий. Как жидкое стекло.

Я бегу прочь. По незнакомым улицам, незнакомому поселку. За оградами возвышаются стеклянные фигуры. Черные тени бьются в ветвях обугленных деревьев.

Навстречу идет человек. Он движется задом наперед, но, возможно, дело в его руках и ногах, которые вывернуты в другую сторону, — потому что по лицу человека невозможно понять, куда он смотрит. У него попросту нет лица. Идеально круглый шар розовой кожи.

Человек поднимает руку и показывает на узкий проход между домами.

— Мальчик, она туда побежала.

Как ему удается говорить безо рта?

Я вижу призрак сестры, Вики, исчезающей в этом коридоре. На секунду она оборачивается — у нее лицо Ули.

Сколько раз я видел этот мираж, обманку, прошлое?

Я бегу за ней, но проход исчезает. В воздухе над штакетником дрожит паутина из драгоценных нитей. Паук — капля муранского стекла. Сбиваю его, рву паутину. На пальцах выступает кровь.

Как часто я это делал?

Как часто забывал?

Иду дальше. Вперед. Назад. В лабиринте нет направлений.

Если свернуть не туда, пройти заклинанием скрытых дорог, можно прожить в Зазеркалье целую жизнь, скучную и водянистую, даже не поняв, что годами плелся в жуткой пустоте вымысла. Гармошка реальностей с тенями в складках.

Воспоминания — они возвращаются — похожи на пузырьки воздуха в мутном стекле. На сетевое задание, смысла которого не понимаешь. На странную карту с проложенным маршрутом, который ты с радостью соглашаешься пройти со своей двоюродной сестрой.

Они похожи на сны.

Сколько раз во сне мы сожалеем о том, что спим?

Я думаю об этом, когда улочка упирается в железный мостик, и продолжаю думать, когда мостик и пересохший канал остаются позади, а навстречу поднимается темно-синее озеро.

Я хочу снова увидеть Майю, увидеть Улю. Обнять их. Даже если для этого придется пройти сквозь черный испод. Сквозь мнимые отражения. Забыть и вспомнить.

Над черными камышами плывут длинные призрачные нити тумана.

Ледяная вода обжигает мои ступни.

Калигула в темноте (Дмитрий Орёл)

мама говорит: все будет хорошо.

мама, разумеется, врет, потому что любит меня.

бабушка говорит: все будет хорошо.

бабушка забыла как правильно, она слепая.

заходит луна.

ыхкилики говорит: ничего уже не будет.

и ничего уже не было.

Старая эскимосская сказка «Мальчик и никогда»

(кавак)

Прислоняю лоб к холодному окну. Выдыхаю. По стеклу расползается туманное облако. Как раз напротив моего лица.

Думаю: почти как маску.

За этой маской мелькают сосны, тянутся к звездному небу снежные долины. Белый победил, вот что скажу. Белый светит даже ночью.

Санкт-Петрогрард остался далеко позади, наш поезд пересек последние очаги цивилизации. Он несется на север, в чужой край иглу и полярных огней. Трубы кашляют паром, и лязгают железные колеса по рельсам. С каждой секундой мы все ближе к цели. С каждой секундой я все больше хочу задать себе вопрос: ну и как тебя угораздило в это вписаться?!

Хотя известно как. Из-за деревянной шляпы.

— Надеюсь, вы не подведете, маэстро, а?