Миткалевая метель

— Сердце мое разрывается, — продолжала ткачиха, — о Тасе Четвериковой тужу. С нашей ткацкой она. Есть такая славная девчоночка у нас — невеличка, круглоличка. Сами-.то они из деревни недавно приехали. Нужда пригнала на фабрику. Отец ее, Митрей, по двору фабричному за грузчика. Таиска — умница девчонка, что послушна, что уважительна! А работяга-то какая! Может, видели — мимо окон с книжечками бегает в воскресную школу? Кажда строчечка, кажда буковка у нее в книжке горячен слезой омыта.

— Что, туго ученье дается? — участливо спросил Арсений.

— Полно те! Не в пример другим, говорят, понятливее ее ученицы нет. На ткацкой не угнаться за ней и старой хлопотунье, в школе-то, сказывают, каждое слово учителя ловит на лету. Вот какая! Чуть намекни ей — она уж и поняла. Не повторяй больше. Не то что другим — одно и то же десять раз долби!

— Так кто же ей мешает? — перебил рассказчицу Стрела.

— Вся помеха — родной отец. Слышать не желает про ученье. «Все это, бает, напрасно. Все равно ткачиху не поставят, скажем, в контору». Вон у человека еще понятье-то какое!

— Что же, она собирается в контору? — вспыхнули любопытством глаза Арсения.

— Спит и видит она — выбиться в учительницы. Вот что одумала-загадала. Без книжки-то дня не проживет. Всё бы читала, всё бы читала! Подружки-то в гулянье да в наряды, а она каждую лишнюю копейку сберегает на тетрадку. На сухой корочке сидит, во всем себе отказывает. Есть дешевенькое платьице — и тем довольна. Вся ее отрада — ученье. Ведь какая жизнь! Ни продыха, ни просвета… И бранят ее, и бьют, а она знай свое. И никто ей ласкового слова не скажет, не ободрит, не присоветует. Не ровен час, не сдюжает — может ни за что пропасть… Нападает на нее такая минута — становится Тася отчаянной, решительной…

Заметил Стрела, что при этих словах взор Арсения озаряется все больше и больше светлой сердечной тревогой и любопытством к жизни еще совсем незнакомого, но, очевидно, интересного для него человека.

— …Ныне на смену явилась она, словно с похорон, грустная, глаза заплаканы, на щеке синячок. Эх, горе-горенское!

«Что с тобой, Тася?» — спрашиваю.

А вот, оказывается, что. Прибежала она вчера со смены, кусок в руку, книжку в другую да в чулан. Сидит читает. Пришел отец. С него в конторе целковый штрафа сгребли, потому и злой. Вот он и рыкнул на девчонку: «Всё с книжками? Эка купецка дочь! Кому твое-то ученье нужно? Только зря голову забиваешь. Чтобы больше не видел твоих книжек!..»

Тася книжки схватила — да на чердак. На перекладинке примостилась.

Отец сапоги подшивать собрался, понадобились стельки. Лезет туда. «Долго ли тебя увещевать?» Да за косы вгорячах. Полетели с чердака книжки на мост. Чертилушка-то разошелся, давай топтать книжки…

Собрала Тася книжечки — да к подружке, там и ночевала.

Дома-то горе, на ткацкую прибрела — другое. Принесла она в узелке вместе с завтраком свои книжки. Пообедала пораньше других, выпала свободная минутка — за отбельной на куле приладилась, читает. На ее беду, летит мимо пристав Ястребов — ястреб настоящий; увидел девчонку — цоп книжку. «Это что еще за читальня здесь? В вертеп хотите обратить фабрику? Вон с ткацкой, чтобы духу твоего не было!» Да было и хотел книжкой-то по щеке девушку. Я с бабами поблизости изгодилась. «Эй, брат, ты не больно!» Да скорей к Таиске. Загородила ее, а она с горя да с перепугу, знать, и слова не молвит.

Побежал Ястреб в контору. «Зря-то не ябедничай там! Не помысли спихнуть с фабрики девчонку, а то из самого перья полетят!» — мы ему вослед.

Из-за Таиски-то и нам всем, бабам, заступницам-то ее, за непочтение к начальству по двугривенному штрафу. Вот ведь что делают!..

— Все-таки в обиду девушку не дали? — переспросил Арсений. — Тряхнули, шугнули Ястреба? Вот это-то и ценно. Так и надо. Жить врозь — хоть дело брось. Все за одного, один за всех — в этом наше спасение!

Тетя Катя вспомнила, улыбается.

— В воротах-то после смены Сысой-косой съел леща.

— От кого?

— От одной нашей.

— За что?

— За дело. Не суй руки куда не надо. Стал обыскивать-то здоровила подворотный — у Таисьи в рукаве книжка. «Это что пошто? Это что пошто?» Забава!.. Тут и развернулась одна: вот тебе, мол, на што, впредь будь умнее, пустая Чебурашка. И я, грешница, тумака два отвесила ему в спинищу. Вот и разволновалась, разгоревалась через чужое горе!

— Тетя Катя, это не горевание, это сил наших нарастание, — заключил по-своему Стрела.

Арсений молчал, он думал что-то.

Глянула тетя Катя в оконце:

— Да вот и она, Тася наша.

Стрела с Арсением припали к оконцу.

По тропинке вдоль рабочей слободки с книжкой под мышкой торопливо шагала стройная девушка с русыми косицами, в ситцевом, цветочками, платье. Походка у нее была легкая, но твердая, уверенная.

— Хороша невеста растет! — глянул на Арсения Стрела.

Арсений ничего не ответил, Стрела замолчал.

Действительно, было во всем ее стане что-то весеннее, чистое…

2