Миткалевая метель

— Ладно, попрошу-ка я узорную веретеницу. Не поможет ли еще разок.

И на этот раз не оставила его веретеница.

Пришел срок — у него в избе столько всего наткано, что всем хватит заплатить подати.

Не успели подать отдать — новая беда: все село погорело. Осталась только одна Вахрамеева старая избушка И тут узорная веретеница выручила: всех одела как умела.

Полотна Иван раздает, ни копейки ни с кого не берет. Не жадничает. Зато куда Иван ни поедет, куда ни пойдет — везде ему почет и уважение от простых людей.

Собрались братья сходить к Ивану помириться навсегда, забыли про свою спесь. Иван рад братьям. Если с добрым словом пришли — и встреча добрая. Дружно-то — не грузно, а врозь — хоть брось.

Снова братья стали жить сообща, от одного каравая резать ломоть.

Остался слушок надолго, что будто по тому ткачу Ивану и село-то стали звать Ивановом. А потом из этого села большой фабричный город вырос. Но об этом в другой раз, на этом и кончим сказ.

Да! Еще вот что: может, весь секретец-то не в узорной веретенице и дареной кудели, а, скорее всего, в самом человеке, в его деле. Вот в эту-то сторону и поглядывай.

Охлопочек-Отонышек

Все блага — от народа, от полей да от заводов. Как земля по весне травой покрывается, так и жизнь трудом украшается.

Слово у пословицы не из захудалого лубка и не из балаганного райка — оно из живого клубка. Клубок тот по всем дорогам за человеком катится.

Говорили, бывало: с голоду хоть вой, хоть плачь, но ступай в Орехово или в Киржач; был в селе горемычником, на чужой стороне станешь фабричником.

Да и чужая-то сторона в те поры была не добрее родной.

* * *

У нас за селом, как овраг-то перейдешь, прежде фабричка стояла. Так, небольшая, всего станков на восемь. Ткацкой светелкой называлась.

Богатый мужик Аплей Щипок ее построил. Восьмерых ткачей посадил за станки. Сам за подрядами катал в Юрьев-Польский к купцам Ганшиным, пряжу у них брал, а сработанный товар купцам сбывал.

Аплея в своем селе-то больше оплеванным звали. Бывало, особенно когда злой, плюнет через губу — обязательно плевок себе на бороду повесит. Так и ходит. Такой уж был Щипок, все так и норовит, как бы чело-века обидеть. И обманывал и обсчитывал. Ни во что народ не ставил.

Вот и ткал у него в той светелке дедушка Мирон. Мастер он был тик выделывать — это такой сорт ткани. И в мелкую и в крупную шашку, какой хочешь узор соткет. А зарабатывал уж больно мало. Сколько ни старался, а все он в долгу, как в шелку, у Щипка.

Однажды, по зиме дело было, ткет Мирон тик ряженый, торопится. Одной рукой бердо водит, другой — ременной погонялкой челнок шугает, перебрасывает со стороны на сторону, ногами подноженки под станом перебирает. На одну подноженку наступит — в основе половина ниток подымется; другая половина опустится — между нитями дорожка появится, по этой дорожке и катится челнок на маленьких каточках. Наступит Мирон на другую подножку — нити местами поменяются.

Дернул он посильнее ремешок-погонялку — челнок выскочил и вылетел в окно.

«Ладно, — думает Мирон, — рядок дотку, схожу найду челнок». Перед ним на полотне еще два челночка лежат: в одном — нитки красные, в другом — голубые.

Взял он другой челнок. Только было раз прокинул, и этот челнок, как на грех, на другую сторону выскочил, тоже в окно вылетел.

— Что за напасть нынче на меня… — погоревал Мирон.

Вышел он из светелки. Морозно. Сугробы чуть ли не по самую стреху 45. У окна стоит Аплейка Щипок, и варежки у него в снегу.

— Ты чего не ткешь? — крикнул Щипок на Мирона.

— Да вот челночки развеселились, выскочили…

— Ну, ищи. А не найдешь — смотри у меня! — пригрозил Щипок.

Искал, искал Мирон, все сугробы перерыл руками… Нет челноков. Вот беда-то на старую голову!

Щипок куда-то сходил и опять тут. Чванится, руки в карманы засунул:

— Эх ты, ворона старая! Ну, что теперь станешь делать? Только хозяина убыточишь. За эти два челнока я взыщу с тебя десятикратно. А потом вон, видишь, два стекла разбил челноками, — тоже взыщу.

— Мне и так есть нечего… Голодный сижу, — говорит Мирон.

— Потому и голоден, что лентяй ты! Почему же я сыт?

— А потому, что мои-то щи к тебе на стол ушли, — Мирон прямо в глаза ему.

И взлютился тут Щипок. С кулаками на старика лезет:

— Такой-сякой, смутьян! За эти слова всю твою бороду по мелкому клочку выщиплю!

Толкнул ткача.

Глянул Мирон горячо, но стерпел.

— Ладно, не трясись, я взамен этих двух выстрогаю, выточу четыре челнока, — утихомиривает он фабрикантишка деревенского.

— На что они мне твои-то, деревянные? Эка невидаль… Мои были железные, на каточках-поводочках. Железные покупай! Где хошь бери, хоть из-под земли доставай! — требует Щипок.

— И золотые купил бы, да моя-то трудовая медная копейка закатилась в твою семейку, — твердит свое Мирон. — Железа у меня нет, а прочного дерева, так и быть, добуду, сделаю не хуже твоих железных…

Прибрел Мирон домой за полночь. Старуха его, бабка Афанасьевна, за прялкой сидит, пряжу прядет с гребня.

— Что, старик, голову повесил? — спрашивает она.