Мистика

Ее нарисовал один друг, с которым она чаще всего проводила время. Саммер приняла от него картину, но позже вернула ее, уже без лица. Потом Саммер пропала, вместе с ее лицом на той картине пропала и память о том, как она выглядела.

– Как же так можно забыть лицо человека из-за пропажи лица на картине?

Задав этот вопрос, Мэри заметила, как улыбка начала сходить с лица Альниса.

– Я не могу на это ответить. Это загадка и меня мучила когда-то, пока я не смирился с тем, что ответа на нее я не найду.

Мэри аккуратно продолжала узнавать у него то, что ей было нужно. С каждым новым вопросом Альнис вновь возвращался в былое вдохновленное состояние.

– Вы уверены, что никто не помнит ее лица?

– Абсолютно уверен.

– И, конечно же, никто не знает, где Саммер может быть?

– Никто.

– А ее друг? Его можно найти?

– Он пропал сразу же после нее.

Теперь у Мэри появилась зацепка к разгадке одной из тайн Петрансуса. Она уже собиралась выбираться из подземной каморки, но вдруг среди рисующих увидела Фокса. Мэри вновь пришлось пробираться через мольберты, чтобы подойти к нему. До этого им не приходилось говорить ни о чем кроме дел, поэтому Мэри не знала с чего начать разговор:

– Привет, Фокс.

– Привет, – отстраненно ответил Фокс.

Вид его был задумчив, холст, на котором он должен был рисовать, был абсолютно пустой. Фокс поднял глаза от холста и посмотрел на Мэри. Сначала он смотрел на нее с опасением. Он думал, что она может рассказать кому-то о том, что видела его в этом ордене. Но потом его волнение стихло. Мэри почувствовала это и продолжила диалог:

– Давно ты сюда приходишь?

– Сколько себя помню, – он отвечал очень холодно, уже не отводя взгляда от холста.

– Никто из клана не знает об этом?

– Нет, – резко ответил Фокс. Так же резко он окинул ее взглядом, Мэри увидела во взгляде Фокса раздражение и злобу, а где-то глубоко и страх. – Ты до сих пор не ознакомилась с Кодексом, там ясно написано, что тот, кто забирает жизни, не может заниматься тем, что жизнь возвращает. Когда ты творишь или рисуешь, ты создаешь жизнь. Убийца может только убивать, поэтому убийца не может быть художником. Также убийце запрещено скрывать что-то от клана. Это все ведет к суровым наказаниям.

В конце этой фразы он стал испытывать что-то, похожее на грусть.

– Я не скажу никому, – Мэри очень хотела успокоить Фокса. Кажется, ей это удалось.

Он продолжал говорить уже, не испытывая лишних чувств:

– Тебе повезло, что Дэл до сих пор не может понять, что ты не желаешь подчиняться общим правилам. Он просто считает тебя непонимающей, как, впрочем, и всех остальных.

Фокс взял в руку карандаш, сначала на холсте появился дом, похожий на деревянный, потом могильный камень, расположенный возле дома. Он снова заговорил:

– Я знаю, куда мы пойдем с кланом в следующий раз. Я всегда это знаю, – позже он начертил решетки на окнах этого дома, и возле него. – Не пойму, что это за место. Похоже на тюрьму.

Мэри, молча, осмотрела рисунок, потом взяла свободную табуретку, присела рядом и холодно заметила:

– Сколько бы раз мы ни встречались, все время говорим о делах. Убийцам запрещено открывать душу?

– Нет. По Кодексу мы всегда освобождаем душу от тела у того, кого лишаем жизни. Свою душу мы тоже можем освобождать, но главное, чтобы никто не смог воспользоваться этим, пока она на свободе. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила Мэри, Фокс доверительно посмотрел на нее. – Ты хорошо рисуешь, Фокс, должно быть у тебя есть картины, не связанные с работой?

– Было. Раньше я рисовал много всяких бесполезных картин, на них была изображена природа, что-то светлое. Потом, после того, что случилось в Петрансусе, я посчитал все эти тематики ненужными и неправильными. Зачем думать о чем-то хорошем, когда нас похоронили заживо. Со мной многие согласились. Тогда я решил, что мне больше незачем рисовать.

После этого меня сразу начали посещать видения. В них было все по одной схеме: сначала я подмечал очертания каких-то домов, их окружение, а потом рядом с ними показывался весь наш клан. Так все и началось. Я стал для клана чем-то вроде путеводителя по местам, где мы не встретим сопротивления и сможем безопасно для себя опустошать чужие сокровищницы.

Все эти видения приходят ко мне неожиданно. Единственное, что помогает мне закрепить их в памяти, а потом объяснить другим людям, это картины. Теперь я пишу их только с этой целью.

Из всего сказанного Мэри поняла, что Фокс, так же, как и все петрансовцы, глубоко страдает из-за того, что когда-то произошло в их городе. Даже, несмотря на то, что он говорил о том, что в темноте ему лучше. Она решила задать ему уточняющий вопрос:

– Ты тоже не веришь, что что-то может измениться?

Она пыталась спросить это как можно аккуратнее, потому что этот вопрос всегда выводил из себя петрансовцев. К счастью Мэри Фокс остался спокоен. Он ответил: