И в ее сердце. Анна привычно саркастировала, поддевала его, пытаясь вызвать ответную реакцию. Лицо Киллиана при этом не изменилось. Абсолютно спокойное, прекрасное, оно приковывало ее внимание, вызывая противоречивые желания. Не к месту вспомнился портрет. Как хотелось сейчас провести пальцами по коже Киллиана, как хотелось почувствовать его руки на своем теле… И забыть обо всем. Просто довериться его ровной силе. Но это мечты. Хотя… зачем-то же он пришел?
— Ты не понимаешь. Я могу войти. Но хочу, чтобы ты меня пригласила.
— Входи. Что значит, можешь войти?
Он улыбнулся, переступил порог и закрыл за собой дверь. От него пахло снегом. Городом. Свободой. Желанием. Ее желанием. Киллиан стряхнул с плеч почему-то до сих пор не растаявшие снежинки, и снял пальто. Повесил его на вешалку. Поднял ее манто, повесил туда же. Анна ждала улыбку. Но ее не было. Его движения были размерены и бесчувственны. А сам он холоден.
— Не уверен, что хочу объяснять, — выдержав паузу, произнес он. — Так куда ты собралась?
— Не уверена, что хочу это объяснять, — нахмурилась она. — Чем обязана столь высокой чести? Не на свидание же ты пришел…
— Свидание?
— Может, поцелуешь меня?
Вот. Наконец-то. Он улыбнулся. Хотя получившаяся гримаса была похожа больше на ухмылку. Киллиан уверенно прошел в гостиную.
— Хотел убедиться, что ты не натворила глупостей.
— Польщена. Хочешь чай или кофе?
— Нет.
— Полно же, — возразила она. — Ты же так много общаешься со своим восточным другом, должен понимать, что в гостях не отказываются от угощения. А я многое для тебя приготовила.
Анна привычным движением отбросила массу волос назад, радуясь, что собрала их. По меньшей мере, они не лезли в глаза. Внутри нарастало торжество. Чтобы ни привело его сюда — он здесь. Он рядом, при желании она сможет прикоснуться к нему. А если постараться, то сегодня она почувствует вкус его поцелуя. И пусть она ведет себя как глупая смертная женщина, это предвкушение ни с чем нельзя было перепутать. Анна с трудом сдерживала себя, чтобы не пуститься в пляс. Ей хотелось кричать от восторга, но желание до конца сохранить лицо в итоге взяло верх. Незнакомка, не дождавшись ответа, отправилась на кухню, где почти с любовью приготовила крепкий чай, поставила чашки, чайник и вазочку с печеньем на поднос и вернулась в гостиную. Киллиан сидел в кресле с какой-то книгой в руках.
— Приятно, — констатировал он, принимая чашку. — Ты не похожа на больную.
— Я же сказала тебе. Мне скучно. Хотелось развеяться.
— Женская логика. Лучшее время, чтобы оторваться? Именно в тот миг, когда твоя жизнь висит на волоске.
— Женскую логику воспевают в песнях, а мужская считается эталоном, — начала она, опускаясь напротив, сложила ноги и откинулась в кресле, стараясь сохранять независимый вид. — Только вот твою я так и не понимаю. Причинно-следственные связи не ясны, Первый Советник. Ты выгнал меня. Потом сам позвонил. А сейчас пришел. Я слишком женщина, чтобы не замечать перемен в твоем отношении ко мне. Может, ты передумал? Или твой друг поделился чем-то таким, что заставило тебя прийти?
— Например?
— Ты не споришь, — удовлетворенно отметила Анна. — Это уже хорошо. Например? В свое время мы прекрасно провели время вдвоем.
— Уверена, что хочешь, чтобы я это знал?
Она нахмурилась.
— Киллиан, не будь снобом. Это же просто секс.
— Вот как.
Она опустился чашечку на поднос.
— У меня есть для тебя подарок.
— Если это красивое нижнее белье, можешь не демонстрировать.
— Зря ты так.
Анна вышла из комнаты, не понимая, что берет верх: злость, отчаяние, вожделение или предвкушение. Она шла в мастерскую, по памяти воссоздавая позу, в которой сидел гость. Изгиб бровей, наклон головы, полуулыбку четко очерченных губ, тонкие пальцы, пепельно-седые волосы, бездонные пропасти глаз. Ему удивительно шло черное. Шелковая рубашка казалась призраком из прошлого, и не подошла бы Эдварду Бергу, но идеально подчеркивала особенности внешности Киллиана. Брюки, ремень, дорогие часы на запястье. Ничего лишнего. Образ цельный, собранный и… прекрасный. Так часто описывают главных героев любовных романов. Только всем персонажам не хватит одного — глубины — чтобы приблизиться к образу Первого Советника. И теперь уже портрет казался глупой идеей — она не смогла отразить и десятой части того, что видела в нем. Но пускай… По меньшей мере это был порыв, а порывы не нужно сдерживать.
Собственная квартира казалась ей сетью лабиринтов. Необходимость пересекать пространство, отдаляясь от объекта страсти, приносило почти сверхъестественную боль. Она чуть ли не бегом добралась до мастерской. Схватила портрет и вернулась обратно. Постояла на пороге, чтобы восстановить слегка сбившееся дыхание. И вошла в гостиную, стараясь не обращать внимания на то, как сильно бьется ее сердце.