Мишель Пантелеич и его внук

Одного он мне не позволил — назвать его настоящее имя. Рассмеявшись, сказал: «Придумайте какое-нибудь. Не все ли равно». Но я все же не стал выдумывать. Герой моего рассказа остается без имени и фамилии. Черты его тоже несколько изменены. Ну, а если найдутся те, которые догадаются, о ком идет речь — я в том не виноват. Данное слово я сдержал. Впрочем, кто он, мой друг, это и в самом деле не имеет большого значения.

Мой знакомый придвинул к себе чашку с кофе и начал.

— Я из Черемшинска. Значился такой старинный город на российской карте. Теперь его, можно сказать, нет. Черемшинск вошел в большой город с другим названием. Рядом вырос завод-гигант. Нашего городка не узнать и тому, кто прожил там долгие годы. Где были палисадники, поднялись нынешние дома. Есть и четырнадцатиэтажные. Ходят троллейбусы. Из старины осталась одна церквушка да угол монастырской стены. Говорили, когда-то Иван Грозный сослал в тот монастырь одну из своих жен. Может быть, и правда, потому что Черемшинск почти до самой войны был городом как у Гоголя: сто лет скачи до него — не доскачешь. Летом к нам ходили пароходы «Лебедь» и «Товарищ». Зимой — как знаешь, так и добирайся. Правда, когда начали стройку, картина менялась. Тянули ветку, возводили мост. Но сам Черемшинск еще оставался далеким городом — районным центром, с редкими каменными строениями, с деревянным театриком в Саду трудящихся.

А для меня с моими товарищами не было на свете земли лучше черемшинской. Какие окуни ловились в нашей Черемшихе!.. Сколько грибов в лесах!.. А яблоки в садах!

Жил я с отцом и матерью в доме, еще построенном прадедом. Летом отец работал на пристани. Действительную он отслужил в Кронштадте и дело знал. Зимой где-то слесарил. Мама трудилась на кружевной фабрике. Жили.

И вот перед войной, года, наверно, за три, появился откуда ни возьмись дед, о котором раньше я ничего не слышал. Я знал: мой дед — мамин отец, погиб в империалистическую войну под неизвестным мне Перемышлем. На стене в большой комнате висела пожелтевшая фотография. Дед в лихо сдвинутой набок папахе, с закрученными усами, с погонами на шинели. На середине груди медали и крест. Потом я узнал, что дед мой был георгиевским кавалером, героем той далекой войны, а тогда всех, кто с погонами и крестами, я считал белогвардейцами и никак не мог смириться с тем, что мой дед сражался за царя.

Тот дед, что появился однажды осенью, был совсем другим. Он был моим двоюродным дедом — братом маминого отца, совсем не похожим на настоящего деда, если сравнивать с фотографией.

Мама не помнила своего дядьку. Да и не могла помнить. Он пропал, когда ее еще не было на свете. Из семейных рассказов было известно, что дядька ушел из дому мальчишкой, будто бы еще в том веке. Пока была жива его мать — моя прабабушка, он время от времени присылал ей из разных городов деньги. О себе ничего не писал и, где живет, не сообщал.

В семье этого деда считали беспутным бродягой. Про него забыли. Потом он и вовсе словно сгинул со света.

И вот он вдруг объявился. Приплыл на «Лебеде» с большим обшарпанным чемоданом-гармошкой, добела протертым на сгибах, и неуклюжим каким-то сундуком, вернее, даже ящиком, на стенках которого остались следы старательно содранных наклеек.

Вернулся уже стариком. Был совсем лыс. Только на висках и затылке оставалась белесая подковка волос. Худощавый, среднего роста, с бритым лицом, на котором навсегда осталось такое выражение, будто он сделал что-то плохое и теперь ему совестно.

Видно, он не очень-то и надеялся на то, что его пустят жить к нам, хотя на старости лет и потянуло домой. Но места у нас хватало. Тогда еще не началась стройка и в старых домиках не теснились, как это было позже.

Пропащему деду выделили комнатку. В ней он и обосновался со своим странным багажом.

Где он с тех давних пор скитался и что делал, старик не рассказывал. Но его и не расспрашивали. Отец у меня был не из любопытных, молчаливый, оживлялся он только выпив. Тогда становился весел и говорлив. Умел плясать и выделывал разные фигуры, что меня с малолетства приводило в восторг. Я как праздника ждал, когда отец немного выпьет. Это и случалось лишь в праздники.

Не расспрашивал деда про прошлое отец, не донимала расспросами и мама. Они во всем с отцом были заодно. Только то и узнали от старика, с его слов, что он не женился, детей не имел и остался одиноким.

Поселившись у нас, он поступил ночным сторожем на кружевную фабрику. Уходил на работу поздно, а днем спал мало. Так я и не понимал, когда он спит.

Не сговариваясь, стали мы его называть «нашим дедом». Дед не дед, а все-таки… А для меня он стал просто дедом. Не было у меня раньше дедушки и вот появился.

С нашим дедом мы отправлялись на Черемшинку за окуньками. В летнюю пору часто бродили по лесам. Лесов вокруг городка было вдоволь.