КАССИЛЬДА
КОРОЛЬ
НОАТАЛЬБА: А если мы сейчас…
Свет полностью погас — и давно пора — я был настолько истощён, что буквально заболел. Странные звуки звенели в моей пульсирующей голове; иногда мне казалось, что я слышу, как произносятся строки из пьесы, как будто в эхо — камере, а иногда я слышал пение. Иногда также откуда — то из глубин дома доносился громкий вой; я вспомнил, что у Ателинга жили кошки, хотя я не видел ни одной за сегодняшний вечер. А грохот под землёй стал непрерывным, словно камни медленно и бездумно измельчались в порошок.
Ателинг победил — из — за внушения или алкоголя, я не мог сказать, но мне не удалось дочитать «Короля в Жёлтом» — и что ещё хуже, гораздо хуже — я чувствовал себя настолько грязным, что едва мог прикасаться к своему телу; я почернел, словно лежал в куче сажи; мои кольца врезались мне в пальцы, в ушах сидели личинки и оглохший, онемевший, ослепший, потерявший обоняние и чувствительность, изобличённый, я развалился во вселенной слизистых шафрановых тряпок.
Я проснулся от вспышки болезненно — жёлтого солнечного света с ощущением, что меня вот — вот обнаружат, с самым невыносимым для меня симптомом похмелья. На окнах не было ни занавесок, ни штор, что усугубляло ситуацию; независимо от того, насколько недавно я переезжал в новое место, обустройство спальни для меня являлось самым первейшим делом.
Затем я понял, что Ателинг стоял надо мной, в той позе, которую он принимает, когда думает, что собирается проиграть спор. Он выглядел нелепо и неловко в короткой ночной рубашке из красной фланели и в красной ночном колпаке с кисточками. Билл протянул мне высокий стакан с красным напитком.
— «Кровавая Мэри», — кратко сказал он. — Завтрак будет внизу через некоторое время. Где ты остановился?
Я смущённо огляделся. Страницы в пластиковых пакетах оказались разбросаны по всему полу между кроватью и окном. Встав и опасаясь головокружения, я начал поднимать их и складывать на тумбочке, немного поморщившись от резких царапин на дереве, сделанных уголками страниц.
— Не бери в голову, я сделаю это позже, — сказал Билл.
— Э — э… позволь мне подумать минутку, ладно? Ненавижу людей, которые ожидают, что я проснусь до полудня. Я остановился на… на речи Ноатальбы, сразу после слов Короля.
— Которая речь короля?
— За кулисами, где он спрашивает: «Вы думали быть людьми до сих пор?»
— Будь ты проклят, — возмутился Ателинг. — Это дальше того места, до которого я когда — либо доходил. Ты был почти, почти в конце.
— Что происходит в конце?
— Ничего. Ребёнок возвращается на сцену и опускает занавес.
— Это всё?
— Всё. Ничего не понимаю. Ты был так близко. Только одна короткая строка. Должен быть кто — то, кто сможет достичь конца с первого же прочтения. Что тебя остановило?
— Самая простая вещь в мире, Билл: твоя проклятая электропроводка. Огни постоянно гасли. В конце концов, мои глаза утомились и я уснул. Никаких загадок. Просто напряжение глаз. Возможно, бренди помогло, — честно добавил я.
— О, — сказал Билл. А потом ещё раз: — О. Не более того. Очевидно, не важно, кто это читает, в конце концов… Оставь пьесу на тумбочке. Я положу её в свой настенный сейф и забуду о ней. Саманте не составит труда забыть об этом, она всё равно думает, что всё это психосоматично. И ты можешь также забыть об этом.
— Это не самая запоминающаяся вещь, которую я когда — либо читал, это точно.
— Нет. — Некоторое время Билл стоял молча. Затем он сказал: — Но сейчас я поведаю тебе что — то неуместное.
Но не поведал. Он просто стоял на месте.
— Ну и?
— Когда я впервые купил этот дом, — продолжил Билл тихим голосом, — я планировал установить кондиционер, главным образом для того, чтобы в студию Саманты не проникала пыль с улицы. И с подоконников. Ты знаешь, какой этот город грязный.
Это действительно казалось неуместным, но, зная Ателинга, я ждал.