Когда они вышли из крепости, Тольтека собрался с силами и робко предложил:
— Может быть, мы, люди со звездолета, понаблюдаем за тем, что происходит, когда вас нет?
Дауид уже опять успокоился.
— Попробуйте, если хотите, — сказал он, — но сомневаюсь, что вас ждет успех. Видите ли, я не думаю, что кто-то появится в городе. Такого не случалось уже много лет. Даже во времена моего детства налет на брошенный населенный пункт был редкостью. Поверьте, для нас это не представляет серьезной проблемы. В отдаленном прошлом было хуже, но теперь подобные случаи почти прекратились и у нас нет даже стимула изучать их причины.
Тольтека решил про себя, что возможность открыть существование коренного населения на Гвидионе — для него лично уже достаточно серьезный стимул. Однако ему не хотелось еще больше волновать своего хозяина. На ходу он закурил сигарету. Если не считать его и Дауида, улицы совершенно обезлюдели. А между тем солнце продолжало заливать их своими лучами, отчего непонятный страх, закравшийся Тольтеке в душу, еще более усилился.
— Боюсь, вам предстоит скучное время, — сказал старик. Чем дальше уходили в прошлое вопросы нуэвамериканца, тем больше становился он похож на себя прежнего. — Все ушли, все заперто, и так по всей обитаемой планете. Может, вы захотите на это время слетать в южное полушарие и немножко его исследовать?
— Думаю, мы останемся здесь и приведем в порядок результаты наших изысканий, — ответил Тольтека. — Это уйма работы. А когда вы вернетесь...
— Несколько дней после Бэйла мы будем мало на что годиться, — предупредил его Дауид. — Смертной плоти нелегко быть Богом.
Они дошли до его дома. На пороге Дауид остановился в явном замешательстве:
— Мне следовало бы пригласить вас зайти, но...
— Понимаю. Семейные обряды, — улыбнулся Тольтека. — Я пойду прогуляюсь до парка на окраине города. Вы будете проходить мимо, и я помашу вам на прощанье.
— Спасибо, друг издалека.
Дверь закрылась. Тольтека постоял, сделал несколько глубоких затяжек, раздавил окурок каблуком и двинулся вперед между слепыми стенами, окна в которых были наглухо закрыты ставнями.
10
Парк пестрел цветами. Несколько членов экспедиции с комфортом устроились в тени деревьев, также желая понаблюдать за тем, как жители Звездара покинут город. Тольтека заметил среди них Ворона и стиснул зубы: «Нет. Я не выйду из себя». Он подошел к Ворону и поздоровался.
Ворон ответил с лохланской церемонностью. Собираясь на проводы жителей Звездара, наемник облачился в парадный костюм: блуза, брюки, сапоги из тисненой кожи, расшитая епанча. Он стоял возле самого бэйлова куста, который доставал ему до макушки. Бутоны на кусте распускались, он весь был буквально усыпан багровыми цветами. Запах их чем-то напоминал аромат родственного вида, растущего в горах, но было и какое-то характерное отличие: в нем был специфический фосфористый привкус и что-то еще, чему, несмотря на все усилия, память не могла подобрать аналога. На руках Ворона примостился сиамский кот Зио; пальцы хозяина поглаживали животное, а кот в ответ на ласку тихо мурлыкал.
Тольтека рассказал Ворону о предостережении, данном ему Да- уидом относительно крепости. Ворон согласно кивнул:
— Знаю. Я бы на их месте поступил так же.
— Да уж, ты-то бы поступил, — ответил Тольтека, но спохватился о только что данном зароке и уже безразличным тоном добавил: — Однако у гвидионцев такая жестокость, кажется, не в обычае.
— Просто сейчас необычное время года. Каждые пять стандартных лет на протяжении примерно десяти стандартных суток с ними что-то происходит. У меня было бы куда легче на душе, знай я точно, что именно.
— Полагаю... — Тольтека сделал паузу. Ему было неприятно произносить подобное вслух, но в конце концов он выдавил из себя: — Дионисийская религия.
— Что-то не верится, — ответил Ворон. — Эти люди знают, как происходит фотосинтез. Они просто не могут верить в то, что магические действия делают землю плодороднее.
— И все-таки подобные церемонии могли у них сохраниться по каким-нибудь историческим или психологическим причинам. — Тольтека представил себе пьяную Эльфави, переходящую, задыхаясь, из объятий в объятия, и его так и передернуло. Однако, если он не скажет это сам, эта мысль придет в голову кому-нибудь другому; а он, продолжал убеждать себя Тольтека, — достаточно зрелая личность, чтобы принять другую культуру, какова бы она ни была. — Они по природе склонны к вакхическим оргиям.
— Нет, — возразил Ворон. — Здешняя культура не более дионисийская, чем наша с тобой — и это справедливо для любого времени года. Поставь себя на их место, и тебе все станет ясно. Их хладнокровие, рассудительность, чувство юмора просто не позволят им принять всеобщую свалку всерьез. Кто-то обязательно должен рассмеяться и испортить всю обедню.
Тольтека неожиданно для себя ощутил к Ворону некоторую симпатию.