МИРЫ ПОЛА АНДЕРСОНА Том девятнадцатый

0‘Малли попыхивал трубочкой, иногда насвистывал какой-то незатейливый мотивчик, но всегда оставался настороже, чтобы успеть перехватить в случае нужды управление у автопилота. Дэнни сжался на сиденье рядом с ним. Ну почему я не захватил с собой хотя бы какую-нибудь книжку!— повторял про себя мальчик одно и то же. Тогда бы мне не пришлось сидеть здесь и таращиться в иллюми­натор на то, что лежит там — снаружи.

— Великолепно, как считаешь? — сказал 0‘Малли своему спут­нику. А Дэнни еле удержался от того, чтобы не выкрикнуть ему прямо в лицо:

— Нет* это ужасДю! Неужели вы не понимаете, как это отврати­тельно!

Небо над ними было перламутрово-серого цвета, и только на востоке пятнышко света говорило о том, что там скоро появится солнце. Внизу громоздились горы — необычайно высокие, особен­но в непосредственной близости от мест, заселенных человеком. Их вершины терялись в небе. Потом горы резко снижались, пре­вращаясь в дикий лабиринт утесов, ущелий, каньонов, огромных затопленных туманом долин, расселин, где сталью отсвечивали об­наженные лезвия рек, крутых обрывов, где черные горные породы прорезались белой проволокой водопадов. А впереди лежали пред­горные холмы, за которыми еще западнее начинались прерии, тянущиеся до самого круглящегося горизонта. Там бушевали бури, крутилась белая кипень облаков, в которых полыхали и гасли мол­нии, там свирепствовали безжалостные ливни, гонимые сильными, но медленными штормами с низин. Краски отличались большим разнообразием — растительность покрывала все, кроме самых ка­менистых вершин. Но преобладали тона голубовато-зеленые, ко­ричневатые, желтоватые, которые глазам Дэнни представлялись столь же мрачными, как и одноцветная пелена над их головами. Даже всплески крыльев миллионоголовых косяков птиц, трассы которых они пересекали, заставляли его думать только о том, как чужда ему вся эта жизнь, кипящая внизу.

Взгляд 0‘Малли снова остановился на мальчике.

— Жаль, что тебе все это не по душе, — пробормотал он. — Это ж твоя страна, верно? Ты приспособлен к ней так, как я никогда не смогу приспособиться.

— Не нравится, и все тут, — выдавил из себя Дэнни. — Не бу­дем говорить об этом. Пожалуйста, сэр, не надо.

Если мы станем разговаривать, мне не удастся спрятать от него правду, я задрожу, начну заикаться, не смогу скрыть страх, который сейчас леденит мои ладони и подмышки, который течет у меня из носа; и все вырвется наружу, и он увидит, что я просто трус. О Гос­поди, как я боюсь! Может, я даже расплачусь, и отец будет краснеть за меня. Отец, мой отец, который пошел за мной в тот низинный ужас и выхватил меня из рук смерти.

Этот страх беспочвен, уговаривал себя Дэнни. Он повторял себе это год за годом, когда сон, или телепередача, или чье-то нечаянное слово переносили его ночью в те же джунгли. Это было как клеймо, которое носишь всю жизнь. Нет, не жара, не влаж­ность, не сумрак. И не голод и жажда (желудок все-таки заставил его есть какие-то фрукты, которые не походили на известные ему ядовитые). И не шорохи, не потрескивания, не стрекотание, не рев и завывания, даже не маниакальное хихиканье. Все это было спасе­нием от оглушающей тишины. И не та зубастая тварь, которая гонялась за ним, и даже не... нет, даже не та гигантская хищная птица, чей разинутый клюв был нацелен на него. Страх заключался в самой бесконечности этих джунглей, через которые он плелся часами, складывавшимися в дни и ночи... особенно в ночи...

Иногда Дэнни казалось, что какая-то часть его так и не верну­лась домой, что она навеки обречена скитаться где-то там, плача среди высоких древесных стволов.

Нет,^Лты слишком впечатлителен, бранил его разум еще до того, как он нашел убежище в собственном доме, в своей родной Верх­ней Америке.