Миры Пола Андерсона. Том 3

В паре-другой километрах к северу от Дулу — незачем было заходить дальше, чтобы попасть в густой лес, — община Ганны Уанговны устроила святилище. Ясновидцы и предсказатели поодиночке расходились по укромным уголкам, чтобы ближе и полнее познать Гею; иных привлекали макушки холмов, других — пещеры, третьих — берега реки и рощицы… и так далее. Ганна искала иного — большего, чем нетронутая природа; она хотела оставаться неотделимой от человечества, трудясь на благо его, подобно воздуху, солнечному свету, невидимым крошечным жизням. Это было открыто ей годы назад… такое подобало пророчинам. И вот на рассвете она отправилась туда — не в одиночестве, не возглавляя учеников, как нередко бывало, но с единой помощницей. Воздух еще дышал прохладой и влагой, клочья тумана ползли над благоуханной землей, мешаясь с колким запахом хвои. С правой стороны свет, взошедший на небо, боролся с обступившей тропу вечной зеленью, таился в хвоинках, растворялся в тенях, и неожиданно вспыхивал на высокой ветви или перебирал бриллианты росинок, густо усеявших паутинное узорочье. Пронзительными голосами перекликались птицы; зачуяв репеллент[75], с визгом отлетали москиты; белка, кометой мчавшаяся по суку, замерла и принялась трещать, но в остальном лес безмолвствовал. Только едва видная в лесной подстилке тропа мягко утопала под ногой.

Оставив позади поле, две женщины, соблюдая благопристойное молчание, долго шли между деревьями, прежде чем Ганна негромко спросила:

— Чем ты обеспокоена, девочка?

Джиэн Роббс с трудом глотнула. Она казалась чистокровной мериканкой или смешанного происхождения; светлая макушка девушки высоко поднималась над головой учены, платье из грубой шерстяной ткани плотно обтягивало тугое тело. Джиэн еще не было шестнадцати, она принадлежала к слугаям. Руки ее, грубые и покрасневшие от домашней работы, к которой ее недавно приставили, сложились вместе.

Ганна отступила в сторону, чтобы пойти рядом с девушкой, и легким перышком опустила свою руку на ее плечо.

— Рассказывай, моя дорогая, — негромко проговорила она. — Позволь мне облегчить твои невзгоды в меру моих скромных сил, а потом не противься, и пусть Гея дарует тебе мир.

— Я… я боюсь… — Джиэн не могла продолжать.

— Страх должен быть у тебя в услужении, он не может быть господином… нельзя давать ему слишком усердствовать, гони его прочь, когда в нем больше нет нужды. Однако нельзя забывать, что жизнь бывает жестокой. Чего ты боишься? К тебе плохо относятся? Одного моего слова будет довольно…

— Ах нет, леди. Но я… я боюсь, что меня в конце концов не отпустят из дома. — Джиэн потерла глаза костяшками пальцев. — Мне так жаль.

— Что? — Ганна постаралась спросить ровным голосом. — Но майор не возражал против этого, не так ли? — Семейство Роббс было слугаями Харсовых. С рождения все они служили по дому; Роббсы не обязаны были возделывать почву, и уже не одно поколение их жило в городе. Многие занимались работами, требовавшими мастерства или доверия, словом, проживали в умеренном благополучии.

Действительно, Борс Харсов, майор полка Синей Звезды, владевший половиной всего, что было вокруг, не желал отпускать Джиэн. Он разрешал ей быть послушницей в свободное время… Да-да, конечно, в Гее все мы едины, слуга и солдат, но разрешать ей учиться дальше — дело другое. Вне зависимости от способностей данный пример может заронить строптивость в подобных ей… Но Ганна настаивала, и он не осмеливался противоречить Библиотекарю по столь важному делу.

— Нет, но его младший сын Ольг — вы знаете — о, преподобная леди…

По слову Ганна вытянула из нее всю историю. В том, что Ольг совратил ее, ничего из ряда вон выходящего не было. Как и в том, что он намеревался после женитьбы сделать ее своей официальной наложницей, уважаемой в доме: молодой человек пребывал в самом порывистом возрасте. Проблема заключалась в том, что Джиэн отчаянно влюбилась и сомневалась в том, что выдержит долголетнюю разлуку с ним. Но… но… она, несомненно, наделена была Даром; а под руководством Ганны, безусловно, могла узреть все, что сулило полное Единство.

— Ах, моя бедная милочка. — Ганна остановилась. — Смотри, вот бревно, давай посидим; я тебя обниму, и ты выплачешься. Плакать — дело естественное, ты ведь знаешь. Я тоже.