— Не меня, — покачал головой Нильссон. — Мои мозги. Давайте уж начистоту. — Он выпрямился и в упор уставился на Линдгрен покрасневшими глазами. — Ум мой вам нужен. Мои советы. Мои знания и талант. Для себя. Но я-то сам на что вам сдался? Может, вы меня за человека считаете? Нет! Для вас я всего-навсего грязный старый Нильссон. Что с ним нежничать? Стоит ему рот открыть, как каждый тут же находит тысячу причин удрать. Никто его в гости не зовет. Ну, в крайнем случае позовут четвертым в бридж или спросят насчет того» как лучше придумать такой-то и такой-то прибор. И что же можно ждать от такого? Работы? Творчества, так сказать? Увольте!
— Это неправда!
— О, не надо, я не ребенок, — поморщился Нильссон. — И если бы это было в моих силах, я бы помог вам. Но голова у меня не работает, я же говорю! За последние недели мне ни одной свежей мысли не пришло! Можете считать, что меня сковал страх смерти. А можете назвать это разновидностью импотенции. Как хотите — так и называйте. Вам ведь все равно. Никто не желает дружить со мной, приглашать в компанию, ничего не хочет… Меня бросили одного в темноте, на холоде. Так что же дивиться тому, что у меня мозги окоченели?
Линдгрен отвела взгляд. Когда она снова посмотрела на Нильссона, лицо ее было спокойно.
— Просто не могу выразить, как мне стыдно, Элоф. Но ты и сам во многом виноват. Ты вел себя так… так эгоистично, казался таким самодовольным, что все посчитали, будто тебе никто не нужен. Ольге Собески, к примеру, наоборот. Ей одиноко. Потому она и переехала ко мне. А когда ты объединился с Гуссейном Садеком…
— Садек… — проворчал Нильссон. — Да он ни разу штору не отодвинул. Вот только беда — звукоизоляция у нас неважнецкая. Я все слышу, что он там с девочками вытворяет.
— Тогда понятно, — улыбнулась Линдгрен. — Если честно, Элоф, мне тоже так жить надоело.
Нильссон буркнул что-то неопределенное.
— Пожалуй, нам надо побеседовать наедине, — сказала Линдгрен. — Ты… вы не против, констебль?
— Нет, — покачал головой Реймонт. — Конечно, не против. — И вышел из кабинета.
Глава 15
«Леонора Кристин» промчалась сквозь ядро галактики за двадцать тысяч лет. На борту корабля за это время минуло несколько часов. Это были страшные часы: обшивка стонала и трещала от перегрузок. На экране внешнего обзора беспросветная темнота сменялась дымкой — сверкающей, слепящей, созданной скоплениями бесчисленных звезд. Возможность столкнуться со звездой не исключалась: она, скрытая от глаз за плотной завесой галактической пыли, могла в любой миг оказаться прямо перед кораблем. Что при таком столкновении ожидало звезду, сказать было трудно. Вероятно, она могла бы стать сверхновой. А что ожидало корабль? Он мог погибнуть так быстро, что его пассажиры даже не успели бы этого заметить. Но, с другой стороны, корабль сейчас пролетал по такой области галактики, где обратное тау возросло до таких величин, что они не поддавались определению.
Передышка наступила только тогда, когда корабль пересекал участок пустого пространства в центре — тут было затишье, как в середине циклона. Фоксе-Джемисон смотрел в окуляр вьюера и видел множество солнц — красных, белых, нейтронных карликов… таких, что были вдвое-втрое старше Солнца и его соседей, и таких, что казались совершенно не похожими на те, что он когда-либо видел раньше, и чуть не плакал.
— Непостижимо! Просто издевательство! Прямо под рукой — ответы на миллионы вопросов, и ни единого прибора для исследования!
Его товарищи печально усмехнулись. Кто-то съязвил:
— А где, интересно узнать, ты бы опубликовал результаты наблюдений?
Как ни странно, возродившаяся надежда на лучшее частенько давала себе выход в виде такого вот черного юмора.
А на совещании, куда Будро пригласил Теландера и Реймонта, было не до шуток. Совещание это произошло вскоре после того, как корабль преодолел туманность по другую сторону от ядра галактики и понесся в обратном направлении по той же спирали, по которой летел к центру. «Леонора Кристин» оставила позади нечто, напоминающее пульсирующую шаровую молнию, а впереди простиралась сгущающаяся тьма. И все же, если можно так выразиться, подводные камни были преодолены, и путешествие к галактикам, в области которых располагалось скопление Девы, должно было занять всего лишь несколько месяцев по корабельному времени. Программу исследований и разработки новой аппаратуры почти все восприняли с самым горячим энтузиазмом. Кое-кто даже собрался отметить окончание ответственного этапа в столовой — с вином и музыкой. Взрывы хохота прерывались звучными трелями аккордеона, на котором мастерски играл корабельный врач Урхо Латвала. Отзвуки веселья долетали до капитанского мостика.