— Нет, я так не думаю. Видишь ли, организация отъезда конституционалистов на Рустам была уловкой, рассчитанной на то, чтобы от них избавиться. Но те, кто попал на корабли, вовсе не исчерпывали всех конституционалистов на Терре, не говоря уж о множестве других диссидентов. Как только мы стали посылать туда свои сообщения, наш пример, вероятно, послужил определенным психологическим толчком и породил у многих стремление последовать нашему примеру. Я подозреваю, что у правительства не было другого выбора, кроме решения снова запустить космические программы, во всяком случае хотя бы на несколько десятилетий, пока политический климат снова не стабилизируется. Они говорят, что ищут и другие пригодные для обитания планеты... Нет, я думаю, что этот флот с переселенцами действительно на подходе.
—
Боль, прозвучавшая в этом вопросе, удивила Коффина.
— Ну... хм... ну... кое-кто боится отрицательных последствий для нашего общества. Но далеко не все, Алекс. Уверяю тебя, средний понизовщик не имеет ничего против прибытия нескольких тысяч новых колонистов.
— Но зато средний горец...
— Никто ведь еще не проводил голосования. Я сам еще не уверен в том, какой может быть расклад голосов при голосовании по этому вопросу.
Алекс поднял руку и указал на небо. Созвездия, видимые с Рустама, не так уж сильно отличались от видимых с Терры. Во Вселенной двадцать световых лет — всего лишь один шаг спотьща- ющегося ребенка. Над Волопасом мигала крошечная светлая точка — Сол.
— Они могут долететь до нас, — сказал мальчик задумчиво. — Так почему же мы не можем долететь до них?
— У нас нет промышленности, способной строить космические корабли. И не будет еще несколько поколений или даже столетий.
— А пока мы будем обречены жить здесь! Всю жизнь! — Не слезы ли блеснули в свете луны на лице Алекса?
Теперь Коффин понял.
— А какой у тебя индекс выносливости на давление атмосферы? — спросил он мягко.
— Могу жить на высоте двух километров.
— Неплохо! На этом уровне лежат обширные территории. Ты можешь вести там жизнь, полную приключений.
— Да, сэр. Я тоже так считаю.
— Насколько я помню, ты хочешь стать ученым. Что ж, у нас там непочатый край работы для исследователя. А если захочешь, можешь спуститься и ниже, теперь у нас есть новые модели шлемов, они очень хороши.
— Это все не то. — Алекс проглотил какой-то комок и сжал кулаки, а потом быстро и нервно сказал: — Пожалуйста, сэр, не думайте, что я хнычу. Или что я... хм... задираю нос перед кем- нибудь. Но большинство понизовщиков, с которыми я встречался... нет, нет, вы — другой... большинство их мне... нет, мы не дрались, ничего такого не было, но у нас мало общих тем для разговора...
Коффин кивнул:
— Пограничье не рождает интеллектуалов, не так ли? Но ты должен знать, сынок, что все эти поисковики, лесорубы, фермеры, рыбаки, все они отнюдь не болваны. У них просто другие интересы в сравнении с хорошо обжитой Верхней Америкой. Кроме того, в хорошо организованных общинах, как, например, в Мундансе, и образ мышления, и внешний вид у понизовщиков уже не те.
— Для тебя компромиссом могло бы быть вот что, — сказал он. — Ты мог бы проводить полевые исследования вместе с какими- нибудь грубоватыми местными проводниками, которые могут быть отличными спутниками — они и есть отличные ребята, если ты найдешь к ним правильный подход. А потом ты возвращался бы сюда обрабатывать свои материалы, сюда, где люди более культурны.
— Культура! — взвился Алекс. — Они думают, что культура заключается в том, чтобы слушать те же симфонии и читать те же книги, которые слушали и читали их прадеды!
— Это не совсем верно. У нас есть художники, писатели, композиторы, не говоря уж об ученых, чьи работы вполне оригинальны.
— А насколько они оригинальны? Наука у нас пользуется надежными и испытанными методиками, но она почти совсем не занимается фундаментальными исследованиями. Она дает копии старых моделей, повторяя их снова и снова.
Палец Алекса опять устремился к звездам.