Миры Пола Андерсона. Т. 8. Операция “Хаос”. Танцовщица из Атлантиды

Это заняло какое-то время, и мы, произнося нужные слова, совершая пассы и концентрируя волю, чувствовали, как в точке прорыва в иное пространство скапливается непонятная энергия. Да, это были не простенькие чары «на каждый день», это был высший пилотаж.

Вокруг нас все сгущались и сгущались неведомо откуда взявшиеся тени, пока окна не стали казаться бледными фонарями в плотных объятиях ночи. Семь свечей горели, не светя. Символы над нашими головами засияли, мифическое небо пришло в движение. Огоньки святого Эльма кружились над нашими поднятыми руками, над волшебной палочкой Джинни, потрескивали в шерсти Свартальфа, стоявшего на плечах ведьмы… Арфа заиграла сама собой, струны издавали протяжную музыку сфер. Я переходил с места на место, почти ничего не видя, как один из семерых слепцов, медленно идущих к могиле… но вот до меня донесся чей-то крик: «Aleph»… а потом — «Zain».

Мы замерли, арфа умолкла, нас окружила необъятная тишина, знаки зодиака над нашими головами кружились все быстрее и быстрее, пока не слились в сплошное кольцо. Свет неведомо откуда падал на пастора. Он, воздев руки, стоял перед алтарем.

— Услышь нас, Боже, с небес, где ты пребываешь, — взывал пастор. — Тебе известны наши желания; позволь им осуществиться, умоляем тебя. Брось свой взор на этого мужчину, Стивена, и на эту женщину, Вирджинию, готовых прорваться в ад, если им это будет дозволено. Они готовы сразиться с твоими врагами и спасти невинное дитя из темницы, в которую ввергли его презренные. Мы молим тебя дать им проводника и советника на пути сквозь безумие ада. Если мы не достойны помощи ангела, мы молим тебя позволить явиться в этот мир твоему слуге Николаю Ивановичу Лобачевскому или кому-либо другому, обладающему знаниями, нужными нам. Об этом мы молимся во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

И снова наступила тишина.

Потом вдруг крест на алтаре ярко засветился, и прозвучала одинокая пронзительная нота, и меня охватила радость, смутно напомнившая мне первое счастье первой любви… Но тут же вокруг нас раздался шум, похожий на гул сильного ветра. Свечи погасли, окна потемнели, мы пошатнулись, потому что пол под нами вздрогнул. Свартальф взвизгнул.

— Джинни! — услышал я собственный крик.

И одновременно на меня нахлынули образы, воспоминания… луковичные купола, бескрайние равнины, раскисшие проселки между крошечными деревушками, состоящими из покосившихся изб под соломенными крышами, топот лошадиных копыт, звяканье сабель, висящих на поясах всадников, ледяные зимы, оттепели, сверкание талых вод, стаи птиц, солнце на зелени листвы, беспорядочные груды книг… и лица, лица… женщина, бывшая моей женой, сын, умерший совсем юным, половина Казани в зареве пожаров, год холеры, письмо из Геттингена, любовь, поражения, слепота, надвигающаяся день за днем… и все это было не моим.

Удар грома едва не оглушил нас. Ветер утих, тьма отступила, исчезло чувство давящей силы. Мы, изумленные и озадаченные, смотрели друг на друга. Джинни бросилась ко мне.

— Д-дар-линг… — прохрипел я. — Нет, любимая… — И вновь в моем мозгу завертелся калейдоскоп.

Свартальф, выгнув спину, стоял на скамье; кот был в явной панике. Его губы, горло, язык судорожно кривились, издавая совсем не кошачьи звуки. Свартальф пытался говорить!

— Что случилось? — проревел Барни.

Глава 30

Первой опомнилась Джинни. Она кивком подозвала тех, кто стоял поближе.

— Карлслунд, Харди, помогите Стиву, — резко сказала она. — Доктор, взгляните на него.

Я слышал лишь обрывки ее слов, сквозь хаос, наполнивший мой мозг. Друзья поддержали меня. Я добрался до кресла, свалился в него и едва отдышался.

К счастью, мое психическое расстройство было недолгим. Воспоминания о чужих землях, других временах оставили меня. Они напугали меня, потому что были слишком странными, и я не мог с ними справиться. В моем мозгу звучали чужие слова, но я понимал их смысл… Постепенно я пришел в себя. И тут же услышал в собственном мозгу чужую мысль, четкую, но пронизанную состраданием:

— Я прошу простить меня, сэр. Меня тоже смутило перевоплощение. У меня не было времени осознать те изменения, что произошли за многие сотни лет, которые я провел в иных областях. Но я уверен, через несколько минут я усвою нужные основы знаний и мы достигнем взаимопонимания. Я искренне сожалею, что мне пришлось вторгнуться в ваши мысли, и я постараюсь свести к минимуму помехи. И могу добавить, с полным уважением, что, если я и узнаю подробности вашей личной жизни, вас это не должно тревожить, ведь я давным-давно существую вне грешного тела.

Внезапно я понял: Лобачевский!

— К вашим услугам, сэр. Ах да, Стивен Матучек. Надеюсь, вы будете так любезны, что простите мне невольное вторжение?

В моем сознании медленно потекли два потока памяти. Часть меня вновь насторожилась. Я отстранил Ашмана, бросив: «Я в порядке», и внимательно разглядел окружающее.