Миры под лезвием секиры

Только очень зоркий глаз мог рассмотреть оставшееся на этом месте облачко черных хлопьев, похожих на превратившуюся в пепел бумагу…

Часть вторая

Теперь спешить уж точно было некуда. Если несчастью суждено было случиться, оно случилось, и даже следы его успели остыть. Последний лучик надежды угас, когда они увидели пустой дверной проем, в котором болтался, зацепившись за единственную петлю, Веркин шифоновый шарфик (не то приветствовал возвращение ватаги, не то посылал ей последнее «прощай»).

Никаких других следов нападения в квартире не обнаружилось. На столе стояла сковорода с застывшим жиром, в котором уже копошились тараканы, по чашкам был разлит подернувшийся мутной пленкой морковный чай. Очаг хранил остатки тепла. Все вещи были на своих местах, даже чемоданчик с медикаментами, стоившими по нынешним временам весьма немало. Не хватало только обеих обитательниц этого скромного жилья.

– У-у-у, с-суки поганые! – Зяблик стукнул лбом в стену.

– Вы, братец мой, свои тюремные штучки бросьте, – сказал Смыков строго. – Лучше пошарьте здесь, пошарьте…

– Может, они просто погулять вышли, – осторожно предположил Цыпф.

– И дверь с собой прихватили! – ощерился Зяблик.

– Верно, дверь надо искать, – кивнул Смыков. – А вы, товарищ Толгай, что на это скажете?

– Вик авыр! – Чмыхало притронулся к левой стороне груди. – Здесь болит. Беда пришла.

Смыков начал обход с кухни. Зяблик – с прихожей. Цыпф ассистировал то одному, то другому. Толгай, чтобы не мешать, вышел на лестницу и, тяжело вздыхая там, повторял:

– Ачы хэбэр… Плохая весть…

По мере того как Зяблик и Смыков сближались, обмен репликами между ними терял профессиональный характер и все больше переходил на личности.

– Ну ответь, какого хрена нужно было Верку здесь оставлять? – наседал Зяблик.

– Для проведения оперативных мероприятий. С вашего согласия, между прочим, – отвечал Смыков.

– Конечно, ты же всем нам мозги запудрил! Оставайтесь, Вера Ивановна! Надзора за Шансонеткой никто не отменял! Твои слова?

– Я и сейчас от них не отказываюсь, братец вы мой. Лучше вспомните, почему мы вернулись с опозданием. Не вино нужно было лакать на халяву, а назад торопиться.

Зяблик ничего не возразил, и это всем показалось странным. Было слышно, как он тяжело дышит и скребет чем-то по стене.

– Ну? – не выдержал Смыков.

– Нашел… – сдавленно произнес Зяблик. – Кажется, нашел.

Находка его представляла собой малозаметную дырку в штукатурке, окруженную венчиком мелких бурых брызг. При помощи бабушкиной вязальной спицы из дырки была извлечена почти не поврежденная пистолетная пуля. Еще пять минут спустя Смыков отыскал гильзу, закатившуюся под трюмо.

– Веркина работа? – с надеждой спросил Зяблик.

– Попробуй узнай теперь, – ответил Смыков, сдувая с латунного цилиндрика пыль. – Говорил же я вам, что метить надо свои патроны. Лишнюю зарубку напильником ленитесь сделать.

– На своем конце зарубку сделай! Теперь стало понятным и отсутствие двери. На ней унесли человека, насквозь прошитого этой самой пулей. В момент выстрела он стоял почти вплотную к стене прихожей, а затем упал головой к выходу, о чем свидетельствовали мазки крови на изодранных обоях. Если раненый имел средний рост, пуля угодила ему в грудь чуть повыше диафрагмы. Перевязали его обрывками простыни, окровавленные клочья которой вскоре нашлись под кроватью.

– Не могли эти гады далеко уйти, – сказал Зяблик. – С двумя бабами и доходягой особо не побегаешь.

– Любите вы, братец мой, всякие умозаключения с похмелья строить, – отозвался Смыков. – Искать надо, искать.

Все покинули квартиру и, разбившись на пары, приступили к осмотру прилегающей территории. Соседние дворы густо заросли сорной травой, но и тропинок вокруг хватало. Тут отличился сын степей Толгай, первым обнаруживший на одной из этих тропинок свежий окурок самокрутки со следами крови на изжеванном конце. В этом месте импровизированные носилки ставили на землю, а раненому дали курнуть – здоровый человек вряд ли оставил бы такой солидный бычок.

Понюхав его. Зяблик авторитетно заявил:

– Наркота какая-то… С табаком она и рядом не валялась.

Еще через пятьсот метров отыскались и двери. Они были аккуратно прислонены к стене полуразвалившейся пятиэтажки и еще издали посылали Зяблику издевательский привет. Когда подошли поближе, стало видно, что кровью намалевана лишь первая буква, а все остальные углем.

– Ого! – присвистнул Смыков. – «Зяблик, теперь ты наш». Как это понимать, братец ты мой?

– Куда же они доходягу дели? – не обращая внимания на его слова. Зяблик оглянулся по сторонам. – Под руки, что ли, повели?

Человеческий голос, раздавшийся со стороны кирпичных руин, заставил всех четверых мгновенно рассредоточиться за ближайшими укрытиями.

– Здесь я… здесь… – с натугой выговаривая каждое слово, произнес прятавшийся в развалинах человек. – Давно вас дожидаюсь… Думал, не придете… Уже помирать собрался…

– Выходи! – приказал Зяблик, целясь на звук.

– Не могу… Продырявила меня ваша баба, – человек закашлялся и забулькал горлом.

– Это вы, что ли, Моисеев? – удивленно спросил Цыпф.

– Я, Лев Борисович, я…