Миры отверженных

За этой сценой наблюдали Абэба и Мэчесса, две её товарки по уходу за хозяйским домом. Мэчесса неодобрительно комментировала действиями Самакса. – Ну, конечно, ей всё всегда достается первой. Её же никогда не выгоняли на поля. Она всегда была при хозяйском доме, у нее стройная фигура, до сих пор нежная и гладкая кожа на руках, которые не знают, что такое тяжелый труд на земле и мозоли. Вот Самакс вокруг неё и крутится. И за что ей только такие привилегии? А я тебе вот что скажу. Ты на её щенка посмотри. Ты что не видишь, что она родила его не от черного кобеля. Там точно кто-то был из белой породы. Вот смотри, как он крутится вокруг хозяйской дочки, – как привязанный за ней ходит. Я тебе говорю – белая кровь чует своих.

– Да ладно тебе злословить,– прервала ее Абэба. – Ну, родила и родила. Есть зато хоть своя кровь, а у тебя никого нет, и возможно, так и не будет.

– Будет! Самакс будет мой, я тебе даю слово. Он будет мой, или он будет ничей. Мэчесса зло сверкнула глазами, повернувшись к товарке лицом.

– Ой, подруга, размечталась ты больно, как я посмотрю. Ты хоть и моложе Луцинии, но характер у тебя – врагу такого не пожелаешь, – Абэба засмеялась. – Пойду, принесу еще яблоки. Тебе взять?

– Нет, я уже наелась, – сказала Мэчесса, и продолжила следить за Луцинией и Самаксом.

Хильдебальд, тем временем, собрал вокруг себя преданных ему людей – Промиуса, Ольдиха, и двух своих воинов. – Ну что? Нас здесь четверо. Промиус при этом недовольно засопел. – Ну, хорошо, пять, – поправился Хильдебальд. – Их тоже четверо. Силы примерно равны, и я думаю, что этот предатель – только и ждет удобного момента, чтобы напасть на нас. Так что скоро ночь, и судя по всему, нам придётся здесь переночевать. Поэтому придётся, установить на ночь дежурство.

Ольдих почесал голову. – Командир, а может нам установить контакт с этим римлянином? Он конечно и мнит из себя, невесть что, но мне кажется, что с ним можно договориться. Да и вы с ним, вроде как ладите.

– Кто тебе сказал, что я с ним в ладу? Что ты можешь вообще знать, о чём я с ним разговариваю? – Хильдебальд с негодованием посмотрел на толстяка.

– Мой командир, – улыбнулся Ольдих. – Ну, не только же вы знаете язык римлян.

– И ты молчал? – воскликнул, пораженный Хильдебальд.

– Ну, во-первых, вы не спрашивали, да и мне это не надо было. А во-вторых, чего вы удивляетесь, если я при вас уже столько лет служу и всюду и всегда с вами. Уж за столько лет, и не выучить этот, не такой уж и сложный, язык римлян?

– Ну да, я как-то и не подумал об этом. Но, запомни, как бы я с ним не беседовал, с ним надо быть всегда настороже. Я просто не знаю, где нас высадили. А вдруг это римские земли? Тогда этот римлянин нас сразу сдаст, как только мы окажемся рядом с римскими войсками. Но и не забывайте, что сейчас главная задача – это выбраться отсюда, расправиться с Триром и искать дорогу к Риму, к Гейзериху или, наверное, уже к Карфагену. Только где тот Рим? И где Карфаген? – Хильдебальд вздохнул и задумчиво посмотрел вдаль.

– Осмелюсь доложить капитан, – вступил в разговор один из воинов, – но, когда нас вели в ту клетку, в которой мы оказались, ну, после того, как нас взяли в плен …

Хильдебальд понимающе кивнул, дав понять, что понимает, о чём речь, и солдат продолжил. – Так вот, я заметил, немало наших пленённых парней, которые должны были быть в Риме. Сдается мне, что зеленокожие захватили всех, и тех тоже, кто уже был в Риме.

– Не мог Гейзерих так быстро сдаться, не верю, – Хильдебальд не хотел верить словам, и отчаянно сопротивлялся очевидным аргументам, хотя понимал уже, что и сам в это не верит. – У нас могущественный флот, у нас лучшие в мире бойцы.

– Только мой командир, мы ещё не научились метать молнии как эти зеленокожие, – парировал солдат. После такого убедительного аргумента, Хильдебальд замолчал.

Вся группа с римской виллы, включая танцовщиц и музыкантов, держалась вместе. Она была самой многочисленной, и справедливо полагая, что так безопаснее, – держалась вокруг Леонтия. Сейчас все слушали речь отца Дариона.

– Именно так и выглядит ад. Вот там внизу, есть всё, что нужно человеку. И еда, и вода, и заливные луга, спокойствие и нега – вот так выглядит рай. А мы обречены за все свои прегрешения, – быть вне досягаемости от всего этого, созерцая, что рай был от нас так близок, но мы оказались недостойны его. Это урок, который нам преподносит Всевышний. Слишком, увы, тяжки, оказались наши грехи. Говорится же в его заповедях, что Бог един, и нет других Богов, а вы слушаете всяких безбожников, вроде этого, – святой отец указал на Лисиппа, – а это и есть самый страшный грех – нарушить наиглавнейшую заповедь. Вот нам за это и воздалось по-полной. Все эти ваши языческие обряды, эти ваши бесовские одежды, – всё это и переполнило чашу терпения Господа нашего, и вот мы все умрем здесь от мук голода и жажды, а горящее солнце испепелит нас.

– Святой отец, да мы то, за что страдаем? Мы же просто артистки, – взвизгнула одна из танцовщиц.

– Мы все отвечаем за все свои поступки, пред Господом нашим всемогущим.