Мироздания… неконченное дело

Густота достигается вязким, сильным напором чувств, который открывает шлюзы языка, нарастающие и затихающие звуковые сцепления и сопоставления:

«Под тенью сладостной полуденного сада,
В широколиственном венке из винограда…»

Музыкальными фигурами, звуковыми «волнами» полны стихи Фета: « Ища воссоздать гармоническую правду, душа художника сама приходит в соответствующий музыкальный строй… Нет музыкального настроения – нет художественного произведения».

Чайковский писал о Фете: « …Считаю его поэтом абсолютно гениальным… часто Фет напоминает мне Бетховена». И потому музыкант сравнивает Фета с Бетховеном, что многие стихи поэта совершенно музыкальны. Фет писал: «Поэзия и музыка не только родственны, но и неразрывны. Все вековые поэтичные произведения – от пророков до Гете и Пушкина включительно – в сущности, музыкальные произведения, песня… Гармония – также истина». И пишет дальше: « Меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки…».

Поэт не понимал мысли, отделенной от стиха, от музыкального настроя души. Мысль у него, как соль в воде, полностью растворена в музыке. В одном стихотворении у него есть строка: «Я думал… не помню, что думал». Поэт бежит рассудочности – мысли рождаются у него сами по себе, возникают неожиданно и ослепительно, как маячковые проблески.

Фет относится к миру осязательно, чувствительно. Он подчас наивен в мыслях, но мудр в другом – в биологическом, органическом: « В нас вопиет всесильная природа». Сама органика мира и органика стиха – иррациональное, подсознательное – связаны у него в единое целое.

«Этот листок, что иссох и свалился,
Золотом вечным горит в песнопенье»

Фетовским стихам присущи импрессионистическое своеволие, смелая артистическая прихоть; образы его порой смелы и динамичны, а сравнения – экспрессивны:

«За высоким ревнивым забором», «в грядущем цветут все права красоты», «ярче играла луна».

«…Обтрепались мохнатые ветви от бури,
Обрыдалася ночь ледяными слезами,
Ни огня на земле, ни звезды
В овдовевшей лазури»

Тонкая фиксация минутного, но вечно повторяемого – и это тоже Фет:

«Не жизни жаль с томительным дыханьем.
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя».

Сумятица ощущений, прихотливость настроения:

«…и темный бред души
И трав неясный запах»

Как умеет подчас поэт сказать непосредственно, наивно и по – детски открыто:

«В моей руке – какое чудо! – твоя рука…».

Вдруг заявить искренно и просто:

«Рассказывал я много глупых снов,
На мой рассказ так грустно улыбались».

Нередко болезненная четкость, нервная напряженность:

«Что за звук в полумраке вечернем?»

Или автору в кружащейся на потолке тени от висящей лампы чудится стая вспугнутых грачей, а вслед за этим перед ним встает и вся сцена прощания у крыльца с уезжающей женщиной (стих «На кресле отвалясь»).

Несмотря на внутренний трагизм, а может быть, благодаря ему, Фет – один из самых солнечных поэтов мира («Я пришел к тебе с приветом», «На заре ты ее не буди» и т. д.). Толстой писал Фету: «Я свежее и сильнее вас не знаю человека». Они были разными: и как характеры, и как таланты. Поэтому Фет так говорил о своих отношениях с Толстовым: «Мы обнимаемся, но осторожно, как будто у меня пальцы в чернилах, а у него в мелу».

Фет – это поэтический мост от Державина и Батюшкова к Блоку. Блок писал: «Все торжество гения, не вмещенное Тютчевым, вместил Фет». И дальше замечает, что описать Фета – « это значило бы – желать исчерпать неисчерпаемое».

Без Фета немыслим и Есенин, показавший высоту лирического дерзновения, образец «стихотворного захлеба».