Второе – американская культура. Бжезинский пафосно рассуждает об универсальных культурных ценностях, связанных с Америкой; выходит: все универсальные ценности универсальны, но некоторые универсальнее других – те, что связаны с Америкой; привет Оруэллу. Однако буквально через страницу становится ясно, чтó имеется в виду под американской культурой и её «универсальными» ценностями, посредством чего и как всё это реализуется: голливудские фильмы, телесериалы-мыльные оперы, поп-музыка, программа МТВ с её 33 каналами всемирного вещания, телекумиры и звёзды. По сути, речь идёт о том, что Грамши называл «культурной гегемонией буржуазии», о политическом воздействии и контроле с помощью низкопробного масскульта, отупляющего и инфантилизирующего население, в долгосрочных интересах господствующих групп.
Главное буржуинство: разборки первого уровня
Новая книга Бжезинского, конечно же, продиктована если не страхом, то тревогой, связанной с угрозой глобального восстания против мировой (американской) верхушки под знаменем, на котором вместо «свобода, равенство, братство» начертано: «христианство, марксизм, антиглобализм». А ведь помимо этой триады есть ещё до конца не сломленная Россия, агрессивный ислам, Китай. Есть от чего прийти в смятение, даже если сидишь в донжоне крепости «Америка». И потому Бжезинский сигнализирует.
Формально его сигнал адресован Америке в целом как коллективному эксплуататору современного мира. Однако по сути, поскольку, хотя в Америке кое-что с «барского стола» перепадает и низам, сигнал конечно же адресован господствующему классу и верхушке среднего класса. И
В этом плане «Выбор» Бжезинского есть отражение идейно-политического противостояния в американской (и мировой) «номенклатуре», разногласий между двумя фракциями мировой (и американской как её ядра) буржуазии по поводу стратегии и тактики, во-первых, в позднекапиталистическом обществе, во-вторых, в организации перехода к посткапитализму и демонтажа капитализма в интересах капитала, ведь капитализм – это не просто система голого господства капитала, это система институциональных социальных ограничителей капитала в его долгосрочных интересах; ныне эта система пришла в противоречие с самим капиталом, более не нуждающемся в ней (и, по иронии судьбы, – в капитализме).
Условно, поскольку реальность мировой борьбы за власть, ресурсы и информацию существенно сложнее, эти фракции американской и мировой «железной пяты» можно обозначить как «голубей-финансистов» и «ястребов-промышленников». Последние ныне у власти и «раскачивают лодку», вызывают раздражение, гнев или даже ненависть по отношению к Америке во всём мире, включая даже страны-союзники США. Отсюда пропагандистский призыв Long Zbig’а – не мировое господство, а всего лишь мировое лидерство (а точнее, господство, закамуфлированное под лидерство), некоторое, главным образом показное, сокращение аппетитов, более аккуратные действия.
Однако «лидерство» вместо «господства» – это всё слова. Практические советы Бжезинского по сути невыполнимы. Ведь получается, чтобы избежать беды, Америка в значительной степени должна перестать быть Америкой, поздний капитализм – поздним капитализмом, а господствующие группы стать менее господствующими, уменьшить свои аппетиты. Это так же, как с позднесоветским обществом. Чтобы избежать краха, тому теоретически надо было «пойти против своей природы» – ограничить, особенно после резкого снижения цен на нефть в середине 1980-х годов, аппетиты господствующих групп и сделать ряд важных шагов в интересах общества в целом и долгосрочных интересов господствующих групп. Однако верхушка, подсевшая на «нефтяную иглу» и комбинировавшая принцип «после нас хоть потоп» с синдромом «Сидония Аполлинария», продолжала хапать и жрать – подобно акуле из научно-популярного фильма Би-Би-Си: её брюхо уже распорото, она истекает кровью и, тем не менее, продолжает жрать рыб поменьше, которые тут же вываливаются из распоротого брюха.
И ещё одно, похоже, не учитывает Бжезинский, будучи завязан на определённую группировку американского истеблишмента: разделение труда в политике как бизнесе. Zbig – игрок на одной доске «всемирных шахмат», а досок-то – далеко не одна, причём Бжезинский – в лучшем случае средняя фигура, но никак не игрок в сеансе одновременной мировой игры. Реально играют другие. Каждая фигура и даже игрок объективно выполняет свою роль, решает свою задачу в длинной цепи последовательных задач.