Казаки!.. Если кто из вас согласен с генералом Красновым, что австро-германцы наши союзники – для завоевания нас же самих, то он союзник немцев!.. Такому казаку не место на Дону среди милых станиц и хуторов!.. Я лично отдам оружие генералу Краснову и его союзникам – немцам только вместе с моей головою, добравшись сперва до его и немецких голов... если 32-й полк поможет!..
Кто думает так – тот со мною и за мною и за теми, кто не хочет быть рабами немцев, генералов, помещиков, капиталистов и дворян, кто стремится укрепить народную власть – власть Советов.
Что же лучше: власть народа, власть Советов, власть, которую вы, казаки и солдаты, сами создали, сами исправляете, или власть генералов, капиталистов, помещиков и дворян?! Не думаю, что вы захотите последней власти, хотя генерал Краснов и обещает казакам порядок... Не будет порядка, пока вы, труженики земли, не возьметесь за винтовки! Не ругайте особенно красную гвардию!.. Она свое дело сделала – не дала контрреволюционерам съесть революцию, а с нею не дала еще генералам – власти, помещикам – земли, капиталистам – их капиталы.
Донские казаки, остановитесь!!!
Остановитесь, дабы весь трудовой народ русский не обратился на вас и не стер с лица земли... Борьба с большевиками нужна генералам Деникину, Краснову, помещикам, капиталистам и т. п. тунеядцам, а вам-то, казаки, нужна ли эта борьба?.. Ведь вы такой же трудовой народ, как и те, за которых борются большевики!. Довольно слепоты!!! К оружию и в ряды мобилизовавшихся товарищей фронтовиков на защиту прав трудящихся масс от жадных и голодных шакалов, генералов Краснова, Алексеева, епископа Гермогена и их союзников – немцев... Опомнитесь, сыны свободолюбивого Дона! Познайте, где ваши друзья и враги!
Командующий Хоперско-Усть-Медведицким фронтом Революционных войск, казак Усть-Медведицкой станицы – Ф. К. Миронов».
7
Теперь можно подступиться и к бою, который произошел возле хутора Шашкин. Но что Миронов может добавить к тому, о чем он уже вспоминал, кроме, может быть, такой детали... После гибели Катрин Мажаровой и большинства гимназистов какая-то часть их попала в плен. И получилось так, что они оказались в воде какого-то озерка. Миронов, жалеючи, посмотрел на них и приказал не трогать, пусть, мол, они охолонут в воде, а потом отправить всех домой в Усть-Медведицкую. Пока Миронов был в зоне видимости, никто гимназистов не трогал. Как только он умчался куда-то, руководя боем, какой-то свирепый начальник приказал вывести гимназистов на сухое место. Вывели. Пустили на них конницу и всех... порубили.
Прискакал Миронов, увидел кровавое крошево, схватился за голову: «Что ж ты, подлец, наделал?!» А этот «подлец» только что вышел из боя весь в крови от ран... Сам бог... сам дьявол... не разберет тут, кто прав, кто виноват. Но Филипп Козьмич Миронов сам лично не расправлялся с военнопленными никогда и приказа такого не давал. Наоборот, берег пленных казаков и предоставлял им две возможности, от выбора которых зависело их дальнейшее существование на этой поруганной земле: или оставаться в войсках Миронова, или они расходятся по своим куреням. Как это расходиться по куреням? Он, что же, их отпускает домой? Безо всякого наказания? Да. Как ни странно, поступает гуманно и милосердно, оставляет не только в живых, но даже и выбор предоставляет. А ведь злостная молва идет про Миронова, что он никого не щадит – ни старого, ни малого, – всех под одну гребенку «стрижет». Иначе говоря, рубит головы всем без пощады. А на поверку выходит, все это брехня, и Миронов оказывается единственным военачальником, в котором еще сохранилось что-то человеческое... Когда все вокруг в этой братоубийственной войне озверели.
Часто Филипп Козьмич замечал, если мы кого-то уж очень сильно и незаслуженно обижаем и больно раним, то только своих близких, родных людей. А вот с чужими, незнакомыми бываем вежливыми, даже предупредительными. Не тут ли причина хоть какого-то малейшего объяснения ярости и беспощадности, с которой разыгрывалась гражданская война на Дону? Ведь он-то прошел, слава богу, много фронтов и войн, но нигде и никогда такого страшного озлобления не встречал. Конечно, слов нет, страшно ходить в штыковую атаку, или конной лавой с шашками наголо нестись на встречную лавину, или на пулеметы врага, когда все вокруг гибнет от губительно-смертельного огня. Но потом-то, когда подобрали убитых, раненых, пленных – все, как говорится, входит в свои берега. И люди, оставшиеся в живых, памятью возвращаются в свои хутора, станицы, отыскивают свою усадьбу, курень, дорогих сердцу родителей, жен, детей... И человек восстанавливает в себе человеческое.