Мираж

Последний удар был ей нанесен, когда всех пригласили к столу. Дженна и так чувствовала себя не в своей тарелке, а тут еще оказалось, что, согласно написанным каллиграфическим почерком карточкам, место Брэда было рядом с местом Уинки Фаррелл. Карточка же с нацарапанным впопыхах карандашом именем Соррел стояла рядом с карточкой Эдлона Бейкера, того самого глухого, как пень, старика.

Вспышка ее гнева была так сильна, что Дженна начисто забыла о своих добрых намерениях.

Схватив Брэда за рукав, она выволокла его в переднюю.

— Ну вот что, — прошипела она. — Я прекрасно поняла, что хочет сказать твоя мамаша. Я никогда не стану таким человеком, как Патриция. И я не смогу стать Уинки! Да я и не желаю быть похожей на людей, что нравятся твоей матери. Я могу быть только сама собой, и если тебя это не устраивает, то давай больше не встречаться.

Вспышка подействовала на нее благотворно, даже очищающе. В аль-Ремале ее семья принадлежала к верхушке общества, да и здесь она, как уважаемый профессионал, пользовалась всеобщим уважением. Так как же смеет мать Брэда относиться к ней столь пренебрежительно!

Но когда она захлопнула за собой дверь своей квартиры и швырнула сумочку о стенку, чувство праведного гнева стало улетучиваться. Бадиры вообще всегда были вспыльчивы, но отходчивы. Вместе со способностью рассуждать к Дженне вернулось чувство сожаления. Да, мать Брэда вела себя отвратительно. Но сам-то Брэд в чем виноват, что она, как фурия, вылетела, пылая гневом, из дома Абигайль? Она ведь даже не поела! Дженна чуть не расхохоталась, поняв, что просто умирает с голоду.

Холодильник оказался почти пуст. Обследовав его сверху донизу, Дженна обнаружила лишь немного зеленого салата, помидор и кусок сыра. Да, негусто.

Раздался звонок в дверь. Дженна нажала кнопку домофона.

— Доставка пиццы, — произнес грубый хриплый голос.

Что за добрый гений желает спасти ее от голодной смерти? Но это какая-то ошибка.

— Я ничего не заказывала.

— Но я привез пиццу именно по этому адресу, леди.

Что-то в голосе показалось ей знакомым. Она сбежала вниз по лестнице и заглянула в глазок. Перед дверью стоял Брэд с огромной пиццей в руках. Дженна открыла дверь.

— Тебе повезло, что я голодна, — сказала она, не желая показать Брэду, как рада видеть его у себя, как она счастлива, что он не дал ей уйти просто так.

Сидя на кухне, Дженна старательно уничтожала аппетитную пиццу, предоставив Брэду говорить за двоих.

— Дженна, мы же совсем не знаем друг друга. Твоя мать еще жива?

— Нет, она умерла, когда я была еще подростком.

— Прости, должно быть, тебе было очень тяжело. — Брэд ласково коснулся ее руки. — Но позволь мне все же спросить у тебя: будь она жива, разве не махнула бы ты рукой на все ее глупости просто потому, что она твоя мать и ты ее любишь?

— Конечно, махнула бы, — призналась Дженна.

— Отлично, — обрадовался Брэд. — Вот я и говорю… Кстати, дама, которую так ненавязчиво предлагает мне мать…

— Уинки? — не без ехидства спросила Дженна.

— Да, Уинки. Боже милостивый, на самом деле ее зовут Гвендолин. Так вот, мы с ней дружим с шестилетнего возраста.

— Да? — В Дженне проснулся профессиональный интерес.

— В том-то все и дело. Мы сегодня устроили весь этот балаган только потому, что очень хорошо знаем друг друга. Послушай, она не станет возражать, если я тебе это скажу: весь Бостон, кроме моей матушки, знает, что у нее роман с одним актером.

— Понимаю.

— Что-то я сомневаюсь.

Оба вдруг рассмеялись.

— Кстати, — сказал Брэд, — может быть, стоит свести Абигайль с Каримом? Они, кажется, придерживаются одинакового мнения о наших с тобой встречах.

Дженна рассмеялась еще громче. Это была истинная правда. Ее сын, гарвардский студент, всерьез заболевший египтофилией, оказал Брэду прямо-таки ледяной прием, плохо замаскированный деланной любезностью. Но сейчас неодобрительное отношение Карима совершенно не волновало Дженну, и не потому, что ее перестал занимать собственный сын, нет, просто теперь она чувствовала, что ей нечего стыдиться в своих отношениях с Брэдом.

Брэд поцеловал ее, на этот раз не спросив разрешения. Их губы надолго слились.

— Значит, теперь мы жених и невеста? — Голубые глаза Пирса смотрели на нее совершенно серьезно.

— Жених и невеста?

— Отныне никаких Уинки. Только ты и я.

— Да, — ответила она, отбросив страхи и сомнения, не обращая внимания на занудный внутренний голос, шептавший ей, что по законам Соединенных Штатов и аль-Ремаля ее права на серьезные отношения с мужчиной, во-первых, ограничены, а во-вторых, просто не существуют.

Их помолвка означала очень многое: возможность искренне говорить с другим человеком, делиться с ним радостями и горестями. С человеком, который всегда будет на ее стороне, который помассирует ей уставшую спину и приготовит омлет, когда, кажется, у нее нет сил даже поесть. С человеком, которому ты небезразлична.

«Как я только ухитрялась столько лет обходиться без него? — думала Дженна всякий раз, глядя в бездонные синие глаза Брэда.