Большого успеха добились патриоты в соседней Новой Гранаде, где в июле 1810 года испанские власти были низложены и власть перешла к патриотической хунте, которая переименовала название страны в Кундинамарку. В столицу этого государства Боготу был направлен Хосе Кортес Мадариага. Он вручил Кундинамаркской хунте послание Миранды с призывом заключить договор о создании конфедерации. Такой договор Кортес Мадариага действительно заключил. 22 октября он был ратифицирован венесуэльским конгрессом и обрел юридическую силу, хотя объединение двух государств и создание единого правительства было отложено до одобрения договора конгрессом Кундинамарки.
Между тем внутреннее положение Венесуэлы с каждым днем усложнялось. Страна страдала от инфляции, цены на продукты первой необходимости быстро росли, из-за разрыва отношений с Испанией и бушевавшей в Европе войны внешняя торговля значительно сократилась, что вызывало недовольство в самых различных кругах, в частности среди крупных латифундистов, производивших на экспорт какао, индиго и другие колониальные продукты.
Растущим недовольством решили воспользоваться притаившиеся на первых порах сторонники испанских колонизаторов, против которых Верховная хунта не принимала никаких мер предосторожности. Теперь, после провозглашения независимости, они перешли в наступление против патриотов. 11 июля 1811 года в Каракасе и во втором по величине городе Венесуэлы — Валенсии эти элементы устроили мятеж. Выкрикивая лозунги «Смерть предателям!» и «Да здравствует король и инквизиция!», мятежники пытались захватить правительственные здания. В Каракасе они потерпели сокрушительное поражение. Народ окружил их, и обезоружил. Мятежников заключили в тюрьму. Двенадцать из них были казнены. Мемуаристы утверждают, что это произошло ввиду настоятельных требований Миранды применить к ним строжайшие наказания.
В Валенсии мятежникам повезло. Здесь ими руководили церковники и их фанатичные последователи. Им удалось захватить город и местную крепость, где хранились большие запасы оружия. Для подавления мятежников Исполнительный комитет послал маркиза дель Торо, но он быстро ретировался. Оставалось только одно — призвать на выручку Миранду, который был назначен командующим патриотическими войсками.
19 июля во главе армии в 4 тысячи человек Миранда подошел к Валенсии. Желая выиграть время, мятежники вступили с ним в переговоры о сдаче. Миранда потребовал сложить оружие и восстановить в городе кабильдо. Мятежники в ответ пытались завлечь его в засаду. Раскрыв их игру, Миранда приказал штурмовать вражеские позиции. Бой за город Валенсию продолжался почти две недели. 22 августа, овладев крепостными сооружениями противника, патриоты смелым броском ворвались в город и заставили мятежников сдаться на милость победителя. Но победа далась не дешево. Патриоты потеряли убитыми и ранеными больше половины солдат.
Конгресс выразил благодарность Миранде за разгром мятежников. «Гуманность, проявленная главнокомандующим, — говорилось в резолюции конгресса, — по отношению к жителям города Валенсии, заслуживает самого высокого признания. Решительность и искусство, с которыми он заставлял подчиняться тех, кто упорствовал в своем сопротивлении делу справедливости, доказывают, что он совмещает с большим военным талантом доброжелательность, которые счастливо могут способствовать успехам независимой Венесуэлы».
И все же решительность Миранды пришлась далеко не всем членам конгресса по сердцу. Некоторые соглашательские элементы выдвинули против него обвинение в том, что он проявил при подавлении мятежа необоснованную жестокость, что в военных частях установил палочную дисциплину. Миранде пришлось в конгрессе, как некогда во французском конвенте, давать объяснения. Он заявил, что происки роялистов должны подавляться в зародыше, что недисциплинированные революционные войска станут легкой добычей своих противников. Обо всем этом говорит опыт великих революций, в том числе французской.
Объяснение Миранды было принято к сведению членами конгресса, но Миранда чувствовал, что он убедил далеко не всех. У многих депутатов в Валенсии были родственники, знакомые. Они желали, чтобы к участникам мятежа победители отнеслись со снисхождением. Для них Миранда был чужаком, доктринером, якобинцем, пытавшимся перенести на венесуэльскую почву жесткие нравы французской революции.
И все же большинство патриотических деятелей в конце 1811 года склонялись в пользу Миранды, считая его наиболее подходящим кандидатом на пост верховного руководителя нового государства. Ссылаясь на сообщения из Каракаса, орган французского правительства «Жураль де Л'Эмпир» писал 20 ноября 1811 года: «Генерал Миранда, поведение которого вначале вызывало недоверие, пользуется в настоящее время огромной популярностью. Люди знают, что он самолюбив и энергичен, но он дал столь неоспоримые доказательства своей преданности делу революции, что они питают к нему полное доверие».