Мир всем

Меня разбудило отчётливое бормотание. В первый момент я подумала, что к соседке пришли гости, но ошиблась — Лена разговаривала сама собой. Сперва слова звучали какой-то бессвязной белибердой, непохожей на нормальный язык, но затем фразы стали выстраиваться в чёткие ряды, и я с холодком поняла, что соседка говорит на немецком. Причём её речь не походила на речь человека, учившего немецкий за школьной партой, нет! Судя по всему, Лена владела языком блестяще, как настоящая немка. Во сне она называла немецкие фамилии, имена, с кем-то спорила и отдавала короткие команды, похожие на щелчки затвора у винтовки. Потом она отчётливо сказала «герр штандартенфюрер» и назвала его по имени — Оскар.

Мне стало не по себе. С кем я нахожусь в одной комнате и дышу одним воздухом? Вон, она даже квашеную капусту мне предлагала. Жаль, что рядом нет СМЕРШевца, чтобы посоветоваться, как поступить. Хотя и сама догадывалась как.

Почти всю ночь я промаялась с мыслями, бурлившими в голове горячей кашей. То я вспоминала болтовню девчат о шпионах, то допрос гитлеровского офицера в доме, куда нас определили на постой. То зарёванную немецкую девчушку в обнимку с куклой, которая смотрела в окно на проходившие мимо советские танки и грозила им острым кулачком. Я заснула под утро, и когда зазвонил будильник, Лена уже ушла, оставив на кровати смятое армейское одеяло. Я чувствовала себя рваной галошей из-под парового катка.

* * *

— Маша вырезала из бумаги пять квадратов и семь треугольников, а кругов в два раза больше, чем треугольников. Сколько всего фигур вырезала Маша? — Я записала задачу на доске и посмотрела на ребят. — Кто первый решит, не забудьте поднять руку.

Ряд голов дружно склонился над партами. В классе повисла рабочая тишина, которую так любят все учителя. Коля Леонидов на последней парте глубоко вздохнул и закатил глаза под потолок. К третьему уроку Коля изнывал от безделья. Испытание бездельем гораздо тяжелее, чем выполнение трудной работы. Воровато оглянувшись по сторонам, Коля извлёк из кармана пуговицу и пустил её волчком на парте. Чтобы я не засекла игру, он выставил ладошку заборчиком и довольно улыбнулся.

— Коля, тебе сказано отдыхать — вот и отдыхай. — Я подошла и отобрала пуговицу. — Если ты заметил, ребята учатся, а ты им мешаешь.

Коля обиженно оттопырил губу, но промолчал. Я довольно улыбнулась, уверенная, что завтра он будет счастлив увидеть на парте тетрадку и ручку.

Работа отвлекала меня от размышлений о соседке Лене, которые назойливо пролезали в голову и будоражили всякими немыслимыми предположениями одно другого фантастичнее. Едва дождавшись окончания уроков, я заторопилась на улицу. О том, где находится районное отделение НКВД, я успела расспросить учителей на первой перемене. Погода сегодня выстоялась безветренная и ясная. Снопы солнечных лучей отвесно падали на сугробы серого снега вдоль дороги, по которой тащилась лошадь с телегой. На куче мешков сидел тощенький дедок в тулупе и валенках. Увидев меня, он с озорством выкрикнул:

— Садись, молодайка, подвезу! Не смотри, что я старый, со мной не соскучишься!

— Мне и так весело! — Я помахала ему рукой в варежке, мимолётно подумав, что на самом деле мне тревожно и муторно.

Идти предстояло тем же путём, каким я шла от вокзала. Только тогда Колпино зябко ёжилось от мокрых сумерек, а теперь сияло восторженным предчувствием скорого перелома зимы. Снежный покров на реке Ижоре слепил глаза весёлыми зайчиками. Вдалеке к самому берегу подступали купы заснеженных деревьев. Их белизну подчёркивала ярко-синяя кромка неба, по которому неспешно плавали сливочно-розовые облака. Около здания заводоуправления стояла вереница полуторок с военными номерами. Мне навстречу девочка везла на санках двух малышей, закутанных в платки по самые брови. Похожие на бочонки малыши радостно попискивали:

— Шибче, шибче вези!

Райотдел НКВД располагался на улице Труда, неподалёку от разрушенного здания магазина номер двадцать шесть. Само собой, на фронте мне не раз приходилось общаться с особистами, но прежде я никогда не обращалась к ним сама, да ещё с доносами. Хотя почему с доносом? Надо выполнить гражданский долг. Это только кажется, что война заканчивается вместе с прекращением военных действий, она будет ещё долго будет выходить из нас болью застарелых ран и назойливой памятью.

Дежурный лейтенант за стойкой поднял на меня усталые глаза:

— Вы к кому, гражданочка? Вас вызывали?

— Нет, я сама пришла. Не знаю, к кому. У меня сигнал на соседку.

— Адрес?

Я быстро назвала адрес.

Дежурный глянул поверх моей головы на двух милиционеров, собирающихся к выходу:

— Красильников, иди сюда, прими гражданочку. — Он перевел взгляд на меня. — Повезло вам, что ваш участковый рядом оказался. С жалобами на соседей надо сразу к нему обращаться.

Старшине Красильникову на вид было лет сорок. Невысокий, сутулый, с глубокими морщинами вокруг рта, как у многих ленинградцев, переживших блокаду. Проверив мой паспорт, от провел меня по коридору и открыл дверь кабинета: