Мир в XIX веке

В имперском контексте XIX в. концепция нации могла приобретать в зависимости от обстоятельств различное содержание и далеко не всегда опиралась на этничность. Так, Наполеон Бонапарт никогда не считал ядром той империи, которую он строил, всю Францию, а видел его в северной Франции, Бельгии и некоторых областях западной Германии, т. е. там, где его реформы находили наиболее благодатную почву. Юг же Франции Наполеон рассматривал как одну из проблемных окраин. Так же смотрели на эти области и более поздние правители Франции. Знаменитый «шестиугольник» (географический контур) Франции, который усилиями национальных историков превратился в «естественную» национальную территорию французов, в действительности был, с одной стороны, плодом интенсивных ассимиляторских усилий французского государства в течение не только всего «долгого XIX века», но и первой половины XX в., а с другой, плодом неудачи Наполеона Бонапарта в его усилиях построить пан-европейскую империю.

В Австро-Венгрии после поражения от Пруссии и Конституционного соглашения 1867 г., а точнее в Цислейтании, австрийской части монархии, интеграция опиралась на построение общего рынка, культурную автономию этнических групп и правовое равенство граждан, а не на языковую и культурную унификацию. Такая стратегия вовсе не была заранее обречена на неудачу, в сфере экономической и правовой интеграции австрийская часть монархии продвинулась заметно дальше, чем большинство наций-государств того времени. Успех такого сценария интеграции мог бы уже на рубеже XIX и XX вв. существенно изменить представления о том, как должна выглядеть нация. С позиций сегодняшнего дня эта стратегия, предполагавшая двуязычие как норму, в которой немецкий как общегосударственный язык и язык «межнационального общения» на локальном уровне дополнялся языками этнических групп, выглядит намного более модерной, чем стратегии культурной и языковой унификации, так характерные во второй половине XIX в. для Франции, которая долгое время считалась образцом нациестроительства. В Транслейтании, которая стала после 1867 г. своеобразной венгерской субимперией, венгры следовали именно этому образцу и проводили агрессивную политику языковой и культурной унификации в отношении большинства подвластных групп, за исключением хорватов, имевших свою автономию. Вопрос о том, какая модель строительства нации в ядре империи будет восприниматься как «магистральная», во многом решался в зависимости от исхода межимперского соревнования.

Представления о нации и империи в «долгом XIX веке» интенсивно менялись вместе, поскольку были тесно связаны друг с другом. В России понятия империя и нация вошли в политический лексикон почти одновременно во второй декаде XVIII в. В течение почти всего XVIII в. напряжения между ними не было, они скорее дополняли друг друга, обозначая суверенную политик». Другое значение понятия нация, сохранявшее актуальность вплоть до начала XIX в., — это дворянская корпорация, что соответствовало польской концепции «шляхетской нации» и венгерской концепции «natio hungarica». К концу XVIII в. понятие нация под влиянием французского опыта оказалось тесно связано с концепциями национального представительства и конституции. В XIX в. понятия народность, а затем и нация вошли в широкий обиход, а при Александре III и Николае II монархия уже активно использовала национализм для легитимации своей власти. При этом представление о российской нации было заведомо шире понятия «великороссы» и включало все восточнославянское население империи, многие угрофинские группы и было открыто для ассимилированных представителей многих других этнических групп империи.

В Великобритании понятие нация стало частью политического языка уже в средние века, а в XVII в. представление об английской нации было прочно укорененным. Однако идея британской нации появилась лишь в XVIII в. и во многом утвердилась в контексте межимперского соперничества протестантских Англии, Шотландии и Уэльса с католической Францией. В XIX в. англичане, доминировавшие в Великобритании, были в большинстве своем готовы растворить в британскости прежнюю английскую идентичность.