Мир против нас

Машина… Убитый вряд ли явился сюда пешком, еще и при оружии, значит, его тачка должна находиться где-то поблизости. Эта мысль вдохновила светловолосого, и он, быстро сунув деньги и паспорт в карман, выскочил было из хижины, забыв даже о начинающей раздуваться метели, но вдруг остановился, живо сообразив, что в вещах мужчины не было ключей. Мог ли он выронить их во время борьбы? Беглец решил, что мог, оттого быстро скорректировал план, хлопнул за собой дверью и бухнулся на колени, тщательно меряя ладонями свежий снег. Темнело, рыться по локоть в снегу было делом трудным, поиски шли вяло, но в какой-то момент светловолосый все же нащупал посиневшей от холода рукой какой-то твердый предмет, при близком рассмотрении оказавшийся искомыми ключами. Собственный радостный вскрик заставил сердце застучать быстрее.

С машиной будет легче, только бы удалось отыскать ее в лесу. Светловолосый с сомнением покосился на мокрые от ползания по снегу штаны, на темнеющее небо, угрожающе покачивающиеся впереди ветви деревьев… На хижину, возвращаться в которую теперь, когда в любую секунду можно оказаться в новой ловушке, совершенно не хотелось. Но и бродить по лесу в сумерках…

Подумав, он вернулся за ружьем, тут же зафиксировал его у себя за плечом, вскинул поудобнее и, постояв пару секунд, все-таки выпрыгнул в начинающуюся метель.

Глава 8

ВЕРА

Каменный мешок не был тем местом, в котором можно расслабиться, отпустить тревоги и предаться воспоминаниям, но я все же вспоминала; это хоть как-то помогало мне окончательно не упасть духом. Прокручивала в голове наше знакомство с Глебом и мои мысли относительно его противной небритой физиономии, оживляла в памяти наборы странных непонятных слов, которыми он щедро одаривал меня на протяжении длительного периода, когда называл рыбинкой, пока не выучил, наконец, мое имя...

Сейчас кажется странным, что я далеко не сразу приняла его, как своего – единомышленника, мужчину, родственную душу – но ведь так и есть, сближались мы постепенно. Долго, с опаской присматривались друг к другу, притирались характерами, не представляя даже, что однажды, назло и вопреки всему, будем вместе. Я-то уж точно. Моя способность любить вообще редко когда проявлялась – сначала распространялась на Альберта, любимого брата, в котором я, ослепленная жалостью, очень долго отказывалась признать спятившего неудачника; маму, воспоминания о которой слишком расплывчаты – долгое время после ее смерти я находилась под губительной опекой брата, затем приемного отца. Владимир Анисимов… мой спаситель, благодетель, посланный мне кем-то свыше; человек, заполонивший существенную часть моего пустого сердца. Если бы не он… Меня б уже наверняка не было на этом свете. Слишком сильно вцепились в меня все эти падальщики, прикрывающиеся, словно щитом, попытками поиска истины и необходимостью раскрытия ужасающих преступлений. Слишком яро я им сопротивлялась. Скорее всего, рано или поздно им бы удалось сломить мою волю, но вмешался отец, и я…

Вернулась сюда.

Если б Анисимов не вмешался, какова вероятность, что мои мучения на этом свете уже давно привели бы к логической развязке?

И что лучше?

Альберт прав – я точно исключительная. Но лично я не вкладываю в эти слова ничего хорошего. Моя исключительность ограничивается жуткой холодной клеткой для зверя и тошнотворного вида ведром у маленькой дверцы. Раньше ее не было, оттого я как следует изучила нововведение, безрезультатно висла на прутьях в попытке расшатать замок, дергала, забыв о том, что тут вполне может быть камера, и своими бессмысленными действиями я не только развлеку безумца, но и наврежу самой себе.

Все было тщетно.

Альберт планировал очередное возмездие, и мне оставалось лишь терпеливо ждать, когда он сумеет завлечь сюда неведомую подружку, на деле попросту невинную жертву для своих мерзких забав. Когда дело будет сделано, мне придется покинуть клетку и уступить место той, другой, если только нововведения Альберта не коснулись и данной области – раньше камера была одна, а сейчас… черт его разберет.

Я сходила с ума от невыносимости заточения здесь. Тогда, несколько лет назад, меня чудом вернули в относительно адекватное состояние, но теперь кошмар повторяется… и все усугубляется многократно. Чем больше времени я тут проведу, тем меньше во мне останется от человека, я превращусь в жалкое ничтожное подобие, паршивую гиену, равнодушную к чужой боли и виду крови, готовую на все, лишь бы миновать гнева всемогущего надзирателя, вольного поступать со мной в угоду своим желаниям.

Противно. Противно.

Не хочу.

Мне не дадут права выбора, но я все равно не хочу, не могу тут находиться.