Почему так ополчились на Сахарова? Если бы он выступал с разоблачением прошлого, преступлений сталинизма, политики репрессий, все это не могло вызвать такой ярости, как его, казалось бы, простые, демократические предложения, Они обнажали перед всеми мертвящее доктринерство брежневского правления, его фальшь и демагогию, бесправие человека, беззаконие всей жизни народной. Сахаров с неумолимой логикой научного метода раскрывал бесплодные наши подходы к проблемам разоружения. Он показывал лживость наших разговоров о правах человека. Короче говоря, он вмешивался! Он позволял себе указывать правителям, что надо делать, и показывал, как плохо и глупо (!) они управляют и экономикой, и внешней политикой, и внутренней. И это оказывалось и убедительно, и доказательно, и куда прогрессивней и конструктивней, чем речи и планы профессиональных наших вождей. В прямую полемику вступать с ним избегали, пытались пренебрежительно высмеять — куда, мол, суется этот физик, что он понимает, он невежда, профан в политике и т. п. Но Сахаров не умолкал. Это, конечно, было нестерпимо. Тем более что мировая общественность жадно прислушивалась к одинокому спокойному голосу этого человека.
«Что касается Советского Союза, то реформы, которые собирается осуществить цезарь Сахаров, добравшись до власти, означают по существу установление капиталистических порядков: „Частичная денационализация всех видов деятельности, может быть исключая тяжелую промышленность, главные виды транспорта и связи… Частичная деколлективизация… Ограничение монополии внешней торговли…”» Так написано в книге Н. Яковлева «ЦРУ против СССР».
Поскольку политическое разоблачение Сахарова как-то не получалось и, чем дальше, тем менее убеждало, то пустились на самые примитивные, низменные способы: «много денег получает, жена сионистка, и вообще он связан с сионистами, может он их агент». Дальше еще гаже, уже шли намеки подлейшие и на Сахарова, и на его жену. Не случайно Андрей Дмитриевич, человек в частной жизни кроткий, терпеливый, гуманнейший, где-то встретив Н. Н. Яковлева, автора одной из мерзейших книг (а потом — статей), подошел к нему и сказал примерно так: «Извините, я вам должен дать пощечину» — и дал. Как мне показалось, когда Андрей Дмитриевич рассказывал об этом, — не за себя дал, а защищая честь своей жены, фронтовика, человека мужественного и сердечного.