Из автобиографической статьи, которая открывает сборник, трудно представить значение научных работ Сахарова как физика-теоретика, масштаб его деятельности. Надо заметить, что со времен Менделеева и И. П. Павлова мы можем гордиться совсем считанными именами подобного калибра. Среди физиков это, по-видимому, в первую очередь П. Л. Капица и А. Д. Сахаров. Я это к тому, чтобы представить себе уникальность такого дарования. Недаром даже при нашей весьма произвольной системе награждений Сахаров к 1962 году получает третью Звезду Героя Социалистического Труда.
Исключительно удачно складывалась его научная карьера. Обласканный, преуспевающий, — казалось бы, что ему еще нужно, сиди и занимайся любимым делом, следуй своему счастливому призванию. Ему с основанием приписывали решающие заслуги в создании ядерной мощи державы. И мирной, и особенно военной мощи. Все это надо представить себе, чтобы оценить переход от такого признания и благополучия, я бы сказал, от наивысшего признания — к наибольшей отверженности, от вершины к бездне. За каких-нибудь шесть-семь лет одна за другой акции, столкновения приведут его к 1968 году, к написанию книги «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Крамолой было то, что она пошла «самиздатом», еще хуже, что ее стали широко издавать за границей. С этого, собственно, и начались репрессии. Терпение властей кончилось. Сахарова отстраняют от секретных работ. Это никак не остановило его. Процесс продолжался и в конце концов закончился в 1980 году ссылкой в Горький.
Из «отца водородной бомбы» он стал «диверсантом», «предателем», «провокатором», «отщепенцем», «антисоветчиком». В чем только его не обвиняли, какую только брань не вешали на него. Вся пропагандистская машина огромной страны с 1973 года обрабатывала общественное мнение, всех граждан страны, все было пущено в ход — радио, телевидение, газеты и журналы, книги, лекторы, фотоматериалы, — чтобы заклеймить Сахарова, сделать его чуть ли не «врагом номер один». На Рейгана, на профессионалов-антисоветчиков не затрачивали столько усилий, как на этого кабинетного ученого, человека с тихим голосом, не имеющего в своем распоряжении ничего, кроме мысли. В течение четырнадцати лет, вплоть до того декабрьского дня 1986 года, когда М. С. Горбачев позвонил Сахарову в Горький и сказал, что принято решение о том, что можно вернуться в Москву, никому, нигде в пределах страны не разрешалось ничего сказать в защиту Сахарова.