Мир приключений 1986 г.

— Мне дядя Коля запретил, — невозмутимо сказал Гапон.

— Какой дядя?.. Чего запретил?

— А того. Жилец мой. Хватит, говорит.

Чумиций с беспокойством взглянул на Вальку:

— Болтаешь?

— Он все равно ничего не понял. Ну, о чем я сказал? — Гапон впялился в Вальку.

— А кто тебя знает… — пожал тот плечами.

— Новых дружков завел! — процедил Чумаков. — Раньше–то прыткий был. Не боялся.

— Я и сейчас не боюсь. Сказано: дядя Коля запретил. Чуть что, возьмет и уедет. А мне за ним и так неплохо. Сыт. И кончим.

— Дядю нашел… Взглянуть хотя бы. Ты от него подальше бы. Может, он мильтон переодетый!

— Что с дураком говорить… — Мишка засмеялся.

— Ну ладно, молись на него. — Славка пододвинул ногой табуретку и сел. — Значит, не хочешь, да?

— Не твое дело.

— Нет, мое. Клялся?.. А ты иди отсюда, — обернулся Чумиций к Вальке. — Расселся! Антенны выставил! — и угрожающе поднял с пола кочережку.

Но тут Гапон рванул табуретку к себе, и Славка полетел вверх тормашками. Не успел он опомниться, как Мишка уселся ему верхом на шею, а Валька оседлал спину.

Чумаков ругался и елозил головой по полу. Затем внезапно замер, напряженно уставившись в сторону двери.

— Играем? — бодро спросил, входя, дядя Коля.

Они вскочили.

— Слушай меня, Чумаков, внимательно… — спокойно сказал квартирант.

Даже Мишка изумленно воззрился на своего жильца, услышав, что тот знает его приятеля по фамилии. Славка замер.

— Дорогу сюда забудь. А Михаила хоть пальцем тронешь — ноги повыдергиваю! — Дядя Коля легко сгреб вскрикнувшего Чумиция в охапку, вышвырнул в коридор и закрыл дверь.

— Давайте пить чай, орлы!

— Щас, — засновал по комнате Мишка, благоговейно и несколько испуганно поглядывая на жильца. — У, черт! Семечки сгорели!

— А откуда вы его знаете? — нерешительно спросил Валька.

— Знаю, — неохотно ответил инвалид. Тяжело опустился на кровать и вытянул поврежденную ногу. — Походи с мое по городу, не таких навидаешься. Сгрести бы их всех в кучу да на свалку, чище бы стало.

— Мы с ним давно на ножах. — Валька сполоснул в ведре кружки. — Он всегда такой был. Перед ребятами бахвалится, а сам трус.

— Вы его не слушайте, — возразил Гапон. — Чумаков еще ничего. Только с приветом. А вот надавать ему как следует стоит! У него тут шариков не хватает, а так свойский.

— Гони ты таких свойских, — заворочался дядя Коля, устраиваясь поудобнее. — Вон Валентина побольше слушай, из тебя толк будет. Учебу забросил, шатаешься с кем попало!

— А чего учиться–то? — весело откликнулся Мишка. — Война кончится — наверстаю. Мне бы тогда в пекарню определиться, или, когда вырасту, женюсь на молочнице — и живи!

Домой Валька возвращался поздно, петляя проулками. Опасался компании Чумакова. Но никто ему не встретился.

Часть II. ПО ЗАКОНУ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

«Теперь даже в Ставке Гитлера вдруг поняли, что война в России по сути дела только начинается…»

(Начальник штаба 4–й немецкой армии Люмептрит)

Глава 19

От истощения и простуды умер Валькин дед. Последними его словами были: «Дожить бы до победы…» Он сказал это со страшной досадой.

За буханку хлеба, взятую опять же вперед по карточкам, его схоронили по правилам.

Раньше, задолго до войны, любили ребята закапывать в овраге железо, мечтая о том, чтобы лет этак через тридцать снова откопать его и посмотреть, что с ним станет. По эта важная работа, как правило, срывалась, так как уже через два–три дня нетерпеливые исследователи доставали погребенные вещи. Металл обычно успевал покрыться слоем рыжей ржавчины, что приводило всех в неописуемый восторг. Но после того как ребята зарыли Пашкин утюг, висячий замок от сарая Гапоновой соседки, ключ от Славкиной квартиры и некоторые другие «мелочи», изыскания пришлось немедленно остановить. Только дед спас тогда Вальку от намеченной порки. Он увел его к себе в комнату, а потом доказывал матери и отцу, что у внука сказывается наследственная тяга к профессии механика–металлиста. Смысла этих слов Валька тогда толком не понимал. Зато долго мог слушать рассказы деда о морских плаваниях. Дед в молодости был помощником механика на корабле и втайне надеялся, что внук пойдет по его стопам. Иногда дед открывал свой сундучок и показывал снимок, на котором он стоял во весь рост в морской форме. Внизу было что–то написано по–итальянски — как переводил дед: «Генуя, в Италии».

В наследство от деда внуку осталась эта фотография и старая карта Южной Америки.

После смерти старика в доме стало как–то очень тихо. Тихо ходили, тихо разговаривали. Казалось, что последние слезы уже выплакали, и глаза у всех сухие и глубокие, как пересохший колодец. Теперь мать старалась прийти домой пораньше. Иногда она рассказывала что–нибудь из довоенного или снимала со шкафа гитару и Валька с Шуриком тихонько подпевали:

…И направил туда Гордиенко

Своего вороного коня…

Так меньше думалось о еде и скорей наступала ночь.