— Где же твой «Москвич»?
— Ты очень любопытный, Степа. Я же тебе говорил, что предвидел, что полковнику захочется встретиться со мной еще раз, ну, и на всякий случай приготовился.
В гараже было темно, и Крючков, нашарив выключатель, зажег свет.
Богданов стоял рядом и что-то обдумывал.
— Слушай, Степа, а зачем тебе все это нужно? Ты же сам влипнешь в нехорошую историю. Мы с Сергеем воры. Но и ты не лучше выглядишь: кто поверит тебе, что гараж уступил мне вот просто так? Если ты заглянешь сюда, в ремонтную яму, то увидишь краденые тряпки. Думаешь, тебе поверят, что ты об этом не знал? Помнишь, я твоей Ирке подарил платье, так ведь оно краденое. И свитер тебе отдал тоже краденый. А туфли черные с тупыми носами? А?
— Но ведь я же тебе платил за них деньги! — возмутился Крючков.
— Вот об этом-то никто и не знает. Будь уверен, сам на допросе я о деньгах твоих не вспомню. Может быть, тебе нужны гроши, Степа? У меня есть. Разойдемся по красивому.
— Отдай нож.
— Нож? Ну что ж, бери. Вон там, за верстаком.
Степан отодвинул верстак и увидел белую ручку ножа. Он нагнулся, хотел достать его, но в этот момент большой разводной ключ, который почему-то, называют французским, обрушился ему на голову. Богданов точно направил удар, но Степан, услышав сзади какое-то движение, инстинктивно обернулся, и тяжелый гаечный ключ только задел его. Крючков упал за верстак. Он слышал, как Богданов процедил сквозь зубы:
— Иди, гад, доноси, если сможешь! — и, выскочив из гаража, начал закрывать дверь.
Она не поддавалась, скрипела, а Степан постепенно приходил в себя. Вдруг его ладонь случайно нащупала ребристую рукоятку ножа. Крючков, шатаясь, поднялся, теплая густая кровь заливала глаза. Всем своим весом Крючков навалился на дверь, и дверь открылась. Впереди мелькнула фигура бегущего Богданова. Едва сдерживая крик от боли, охватившей голову, Степан бросился следом. Он бежал тяжело, одной рукой стирая кровь, в другой зажав нож.
Впереди показалась беседка. В ней уже собралось несколько парней, и с ними Зюзя; они столпились у стола, не замечая приближающихся Богданова и Крючкова, и тогда Степан закричал:
— Эй, Зюзя, держи его! Смотри, что гад со мной сделал!
Парни растерянно смотрели на окровавленного Крючкова. Потом бросились к Богданову. Тот кинулся в одну сторону, в другую, но к нему с разных сторон подходили люди. Тогда оп остановился, сунул руку в карман брюк:
— Не подходите. Всех перестреляю.
Ребята остановились, только Зюзя сделал несколько шагов вперед. Его опередил Степан. Продравшись сквозь кустарник, он прямо шел на Богданова.
— Не бойтесь. Нет у него ничего в карманах. При мне он одевался.
Зюзя схватил Богданова и обшарил его карманы.
Крючков тоже подошел к Богданову и резко рванул пояс его модных брюк, крючки и пуговицы посыпались в траву.
— Теперь не уйдет.
— За что он тебя? — спросил Зюзя, стягивая с себя рубашку. — Давай завяжу, а то смотреть на тебя страшно.
Пока Зюзя неумело обматывал Степану голову, тот объяснял:
— Вор он, да и подлец порядочный. Хотел смотаться, а меня подставить вместо себя. Я не соглашался, ну вот он и решил меня прибрать. Мало ему одного! Ну, пошли…
— Куда? — испуганно спросил какой-то паренек.
— Как — куда? В милицию, там его какой-то полковник ждет не дождется.
— А, из Москвы? Он у нас вчера был. Ничего мужик.
Вся ватага направилась в городской отдел, беседка опустела.
Богданов шел молча, обеими руками поддерживая спадающие брюки. Молча двигались остальные, только Степан изредка сквозь зубы стонал и ругался. Процессия с каждым шагом обрастала. Присоединялись знакомые и просто любопытные прохожие. Когда поравнялись с Дворцом культуры, кто-то предложил:
— Может, в дружину? А то Степану, чего доброго, не дойти.
Рогов, Звягин, Кудрявцев опешили, когда в их комнату ввалилась вся компания «беседочников». В комнате стало тесно. Степан положил перед собой нож и, опускаясь на стул, всей грудью навалился, прикрыл его. С усилием, превозмогая боль, прошептал:
— Вызывайте милицию и «скорую помощь».
Хорошо, когда есть у дежурного чайник. Сахар или конфеты и чай всегда можно купить. В конце концов, можно у кого-нибудь попросить. Это в войну пили кипяток. Да и то что-нибудь заваривали, кто морковь, кто какую-нибудь траву. Дорохов тогда очень любил черную смородину. Почки, ветки иди листья — все равно. Сейчас, когда все было уже позади, Александр Дмитриевич готовился пить чай. А что ему оставалось делать еще? Допрашивать Богданова? Рано. Со Степаном Крючковым он успел вдосталь наговориться в больнице. Ему наложили несколько швов, и дежурный хирург разрешил с ним разговаривать. Уйти в гостиницу нельзя, неприлично. Нужно дождаться, когда вернутся сотрудники с обысков. Он хотел и сам поехать на обыски, но решил: не буду мешать людям, и без меня справятся.